Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота
Мартовский Владивосток провожал нас ярким весенним солнцем, пробуждающейся природой и легкими платьями местных красавиц, сбросивших зимние наряды. В 13.00 электричка отошла от перрона железнодорожного вокзала. Мимо пролетели Первая и Вторая речки, Моргородок, Седанка, Чайка, Океанская, Санаторная и, наконец, мы прибыли на станцию Угловая. Высадились на перрон в ожидании пассажирского поезда. Устроились на чемоданах. Ниночка печально смотрела вокруг. Отец семейства, пытаясь отвлечь жену от грустных мыслей, рассказывал о красотах хабаровского севера, прелестях местной тайги и живописности заливов и бухт. Однако, это ему просто не удавалось. На глазах жены блестели слезы. Только дочурка, воспринимавшая путешествие, как интереснейшее приключение, смеясь, бегала по платформе, непонимающе глядя на грустную маму. Подошел поезд, и пассажиры, сгибаясь под тяжестью багажа (носильщики здесь не предусмотрены), под лай громкоговорителей, устремились к вагонам. Заняли свои законные места в купе и мы. Поезд тронулся. Нинуля заплакала. Расстроенный супруг ее вышел в тамбур и закурил сигарету.
Есть великая прелесть движения по железной дороге. Наиболее остро чувствуют её моряки. Ведь корабль, оставив за горизонтом землю, суживает поток зрительной информации до минимума. Особенно в тихую погоду. Морская равнина, простирающаяся вокруг, безмолвствует, в то время как за окном купе пейзажи постоянно меняются. На станциях можно выйти из вагона, купить картошку, посыпанную укропом и дымящуюся вкусным парком, пробежаться до газетного киоска. Однако, Ниночку эти прелести не радовали. Неизвестность, в которую ее в очередной раз сорвала судьба ВМЖ (военно-морская жена), делала унылыми проносящиеся за окном сопки и участки голой, зябнущей под мартовским ветром тайги. Ландшафт вступал в противоречие с рассказами мужа о буйном цветении природы по маршруту движения, которым мореман восхищался, впервые преодолев сей маршрут благодатной дальневосточной сентябрьской порой. Восприятие внешней среды зависит от внутреннего состояния нервной системы, которая у Ниночки была в некотором возбуждении.
Через двое суток поезд остановился возле деревянного вокзала известной нам Сортировки. Приветствуя новоселов, природа разразилась жестокой метелью. Тяжелые хлопья снега падали на раскисшую весеннюю землю, превратив привокзальную площадь в непроходимое болото. После чистых, залитых солнцем владивостокских улиц, все это производило гнетущее впечатление на нежную и тонкую женскую натуру. Даже Оксаночка притихла. Переполненный автобус маршрута номер шесть доставил нас в поселок Заветы Ильича по исковерканной временем и военной техникой дороге. И когда, наконец, мы вошли в пустую, холодную, пахнущую сыростью квартиру, Ниночка снова заплакала. Новоселье было отмечено бутылкой шампанского.
Через неделю прибыл контейнер с вещами, и новое гнездо постепенно начало обретать жилой вид. Жизнь входила в колею, предназначенную судьбой. Семейное счастье не могли поколебать даже сквозняки, дующие во все щели перекошенных рам, дверей и окон производства местного комбината столярных изделий и мастеров из системы военно-строительных отрядов Дальспецстроя.
Глава 64
СНАБЖЕНЦЫ
Устроив с грехом пополам семейство, я прибыл на службу. За время моего отсутствия ничего не изменилось и ничего существенного не произошло: так же дымили трубы искалеченных временем эсминцев, так же ржавел плавающий пирс и так же отрабатывались мероприятия боевой подготовки, по накатанной колее работала медицина, механики крутили свои вечные гайки, снабженцы снабжали экипажи всеми видами довольствия. Это все называлось “боевой и повседневной деятельностью” соединения.
На баке БПК “Гордый” шумела толпа матросов, окруживших грязную деревянную бочку. В центре стоял баталер продовольственный, старшина первой статьи Икрамов, растерянно разводя руками и пытаясь что-то доказать возбужденным товарищам, но было видно, что попытки его к успеху не приводят. Я подошел к митингующим. Заметив доктора, военморы сосредоточили энергию возмущения на мне. Как оказалось, причиной недовольства коллектива была поданная на обед красная рыба – горбуша, сотня килограммов которой лежала сейчас в вышеупомянутой грязной бочке в центре митингующего круга. Свежесоленой горбушу можно было назвать года четыре назад. А в данный момент, пролежав в запасниках продовольственной службы недопустимо длительное время, бедная рыба издавала запахи сероводородных источников Северного Кавказа. Употреблять её в пищу могли бы только дальневосточные медведи – известные гурманы по части тухлятинки.
Разобравшись в ситуации, успокоив самый терпеливый в мире – флотский – коллектив, и пообещав матросам вернуть к их столу деликатесный продукт, но только высшего качества, я начал действовать, благо, систему продовольственного снабжения изучил досконально.
Метрах в ста-пятидесяти справа от Северного пирса находятся продовольственные склады, поставляющие мясо и макароны к столу моряков и неистребимые полчища крыс на корабли соединения. Здания построены лет пятьдесят назад ссыльными кулаками и врагами-вредителями. Поэтому, давно перекосились, прохудились и намерены развалиться, только не знают, в какую сторону рухнуть. Потому и стоят на шестьдесят пятом году Советской власти. Помещения забиты всевозможными продовольственными товарами. Полуразрушенный забор, идущий по периметру территории склада, и бабуля с ружьем, сидящая в деревянной будке, обеспечивают надежную охрану материальных ценностей.
На складе царствует толстомясый мичман Бронштейн, постигший науку побеждать неопытных корабельных снабженцев в борьбе за право владеть определенным количеством продовольственного дефицита в совершенстве и еще сверх того. И если вдруг лейтенант-снабженец рискнет подойти к мичману без выражения подобострастия на лице, то на всю оставшуюся жизнь экипаж корабля этого лейтенанта будет обречен кушать перловку с козлятиной. А о говядине и парной свининке будет видеть радужные сны. Однако, Бронштейн оставляет за лейтенантом возможность исправиться, уплатив самодержцу солидную контрибуцию.
Я был врачом и от злой воли мичмана никак не зависел. А посему, составив предварительно документ о бочке испорченной горбуши и невозможности использования её в пищу во избежание отравлений, пошел на склад в поисках правды, как Иванушка-дурачок за тридевять земель в поисках Василисы Прекрасной.
Мичман, расположив свою расплывшуюся задницу на специально изготовленной для нее табуретке, сосредоточенно перебирал отчетные бумаги, сводя дебет и кредит к общему воровскому знаменателю. На мое приветствие он даже не повернул головы, а услышав должность и звание прибывшего офицера, недовольно пробурчал, отмахиваясь, как от назойливой мухи:
