Виктор Савченко - Симон Петлюра
Эти особенности гражданской войны на Украине невероятно усложняли процесс расследования погромных злодеяний, оставляя некую «лазейку» для врагов Петлюры в их стремлении очернить своего противника.
Уже в эмиграции, с марта 1921 года, Петлюра готовит подробный отчет о мерах, что проводились Директорией против погромов (документы следствий, приказы, даты погромов и списки расстрелянных за них). Тогда же Петлюра снова обратился к населению УССР, к повстанцам с призывом не допускать еврейских погромов.
Петлюра еще в конце 1917 года предлагал создавать вооруженные отряды «еврейской самообороны», открыл доступ евреям в офицерские школы УНР, в правительстве Директории было несколько министров-евреев. Евреям УНР была предоставлена «национально-персональная автономия», за которую они боролись предыдущие десятилетия. Представители Петлюры вели в 1921 году переговоры с лидером сионистов Жаботинским по поводу формирования отрялов еврейской жандармерии на Украине.
Владимир Жаботинский писал: «Является безусловным фактом то, что ни Петлюра, ни Винниченко, ни кто-нибудь из ведущих деятелей украинского правительства не был погромщиком. Я вырос рядом с ними, я вместе с ними боролся против антисемитизма; никто и никогда не сможет убедить ни одного из сионистов Южной России, что подобные люди были антисемитами».
Лидер «Бунда» Моисей Рафес добавлял: «... одной из самых любимых идей Петлюры и многих других украинских националистов была идея создать союз украинской и еврейской демократий».
Арнольд Марголин (Генеральный секретарь Южнороссийского отдела Союза борьбы за достижения равных прав для евреев, адвокат на процессе Бейлиса, Президент еврейской территориальной организации) утверждал, что в 1919 году «...украинское правительство последовательно выступало против погромов, никогда не принимало в них участия и не несет за них никакой ответственности».
В последние пять с половиной лет своей недолгой жизни Петлюра подвергался непрекращающемуся шельмованию, гибель его была логическим завершением этой травли. Ему решили не Прощать ни ошибок, ни побед. Его обвиняли белогвардейцы и махновцы, «левые» и «правые», демократы и «фашиствующие», сторонники гетмана и сторонники Винниченко, буржуазная и советская печать. Но обиднее всего были Петлюре даже не плевки вчерашних друзей и единомышленников, обиднее всего было кажущееся забвение на Родине. Казалось, Петлюра так и останется антигероем новой истории народа, который, постепенно пройдя через революцию и войну, начал себя осознавать украинским народом. Но в год убийства Петлюры, в 1926-м, «новая» советская украинская интеллигенция, замалчивая имя Петлюры, бичуя при случае петлюровцев и отрекаясь от их «наследия», осторожно стала проводить «петлюровские идеи» в жизнь. Вчерашний чекист, а к 1926 году классик «модерной» украинской советской литературы Николай Хвылевой провозгласит «свой» лозунг — «Геть вид Москвы!» («Долой влияние Москвы!»), нарком просвещения УССР Александр Думский «погрязнет в национал-уклонизме». Недаром один из большевистских лидеров УССР Влас Чубарь в речи на Конгрессе коммунистической молодежи (март 1926 г.) указывал: «...у нас еще есть люди, что симпатизируют Петлюре, сочувствуют «мелкобуржуазному» режиму, что продолжает свое тайное дело. Они себя называют защитниками национальной республики, независимой от России, однако, по сути, независимой от диктатуры пролетариата».
Разоблаченные Сталиным, как «петлюровские», эти уклоны («хвыливызм» и «шумскизм») частью унаследовали идеи украинской революции, Центральной Рады, Директории.
Неслучайно Петлюра, подметив подобную тенденцию, выступил за тактику борьбы посредством «врастания в систему», «духовного изменения» самосознания советского украинца. Борьба уже была не за территорию, а за душу народа. Сталин к 1928 году, почувствовав надвигающиеся изменения, решил начать новый поход на Украину, предусмотрительно затоптать ростки нового сознания. Это ему удалось посредством превращения следующего десятилетия в десятилетие национальной трагедии Украины.
Ошибки Петлюры... Они были одновременно заблуждениями всего поколения и результатом предыдущего развития Украины. Но главной ошибкой (или достоинством) его были идеализм и идеализация положения на
Украине, которые порождали неправильную оценку ситуации, но вместе с тем служили «оправданием» такого необходимого в борьбе энтузиазма. Петлюра наследовал романтический образ «казацкой Украины», сформированный еще Шевченко, Гоголем, множеством украинских писателей и историков эпохи Николая I и Александра II. Во многом это был образ «прекрасного прошлого», «вольного казачества». Однако в мечтаниях о новой, свободной Украине не было места для анализа будущего экономического и социального развития, анализа геополитических реалий мировой политики. Стихийность, импульсивность, некоторая анархичность, неподготовленность украинской революции передалась ее лидерам, в большей степени Махно и в некоторой Петлюре. Петлюра, наследуя социалистические традиции украинского движения, так и не нашел места в новой Украине ни крупному капиталу, ни денационализированному городскому пролетариату. «Петлюровщина» страдала патриархальностью, тактическими шатаниями, аматорством, революционным романтизмом.
Петлюра стремился быть «в центре зарождающейся бури», участвовать в развале старого и созидании нового общества. Многим его современникам казалось, что он был только «халифом на час». Ведь до 1917 и с 1922 года, когда буря еще не разразилась и когда она улеглась, Петлюра был только «скромным обывателем». Но, скорее всего, такое мнение было неверным. Не его выбрало время, но он пытался изменить время, «моделировать» новую человеческую общность.
За сто двадцать лет до Петлюры, Иван Котляревский, а через сорок лет после Котляревского и Тарас Шевченко начали создавать украинскую нацию. Петлюра продолжил этот процесс, четко осознавая свою миссию. И хотя к 1917 году украинская нация еще была «сыровата», Петлюра и петлюровцы (как, впрочем, и большинство деятелей Центральной Рады и Директории), резко ускорили процесс ее «вызревания».
Большинство украинцев начала XX века даже не предполагало, что они «украинцы», называя себя «русинами», «руснаками», «малоросами», «руськими», обижаясь на презрительное прозвище «хохол», но уже четко зная, что они не «москали». Сто лет назад казалось, что между украинцами Галичины и Центральной Украины непреодолимая пропасть, что между сельским и городским населением Украины нет даже намека на единство. У нации практически не было своей буржуазии, рабочий класс был сплошь «интернациональным», язык был запрещен, а культура вынуждена была тратить силы на свою оборону...
