Дина Каминская - Записки адвоката
Когда я вышла из здания тюрьмы, сгибаясь под тяжестью портфеля с минеральной водой, взять которую Анатолий отказался, и увидела Ларису, я была по-настоящему счастлива. Оказывается, она решила ждать меня до 12 часов.
До ближайшего поезда оставалось несколько часов. Все это время мы бродили по чудесному старому городу, любовались открывавшимся почти с каждой улицы видом на полноводную реку. Но и не забывали оглядываться в поисках нашего «клетчатого человека». Его нигде не было видно. Ведь вот, как будто он нам ничем не мешал. Ничего запрещенного мы делать не собирались, никаких секретных проблем не обсуждали. Но как приятно оказалось это чувство освобожденности от непрерывно наблюдающего ока!
На железнодорожный вокзал мы приехали минут за двадцать до отхода поезда и расположились в почти пустом зале ожидания. Нашего спутника там не было. Мы сидели напротив застекленной двери, ведущей на перрон, и ждали, когда подадут состав. Прошло 10 минут – поезда не было.
– Странно, – сказала я. – Может, выйти и посмотреть?
– Ты ведешь себя как провинциалка, – отвечала Лариса. – Никуда наш поезд не денется. Платформа здесь, рельсы здесь. Остается только ждать.
Когда до отхода поезда осталось 4 минуты, Лариса согласилась выйти на перрон. Он был совершенно пуст, только в дальнем конце его мы увидели хвостовой вагон состава. А перед глазами деревянная стрелка – указатель отправления на Москву.
Как мы бежали! Я просто не думала, что у меня хватит сил пробежать расстояние в таком быстром темпе. Хорошо, что Лариса на бегу выхватила у меня тяжелый портфель с минеральной водой; иначе я, наверное, упала бы, не добежав до вагона. Мы вскочили в последнюю дверь за несколько секунд до отхода поезда. Не могли двинуться с площадки в вагон, стояли тяжело дыша.
– Кто-то еще бежит, – сказала Лариса.
Я выглянула. По перрону бежал, нет, он уже не бежал, – он почти падал, наш клетчатый человек. Его лицо из багрово-красного превратилось в лиловое, он задыхался. Но он успел.
– Дедуся, – сказала ему какая-то сердобольная женщина, когда он вслед за нами вошел в вагон, – так и умереть недолго. Ведь можно ли так бегать в вашем возрасте?..
А он стоял, держась за спинку сиденья, и не мог двинуться.
Краска медленно отливала от его лица, казалось, оно мертвело, и только глаза были полны живой ненависти. Ведь он был уверен, что мы сидели в зале до последней минуты специально, чтобы потом убежать от него.
И опять мы сидим друг против друга, и он не отрываясь смотрит на нас и вслушивается в каждое произнесенное нами слово. И уже не хочется разговаривать и даже читать.
Когда я потом рассказывала об этой истории, я всегда спрашивала у моих слушателей:
– Зачем это было нужно? Зачем нужно было следить за адвокатом, который едет к своему подзащитному, да еще не на свидание наедине, а в присутствии следователя? Что могли сотрудники КГБ узнать в результате этой слежки, кроме того, что им было известно и без нее?
Разногласий в ответах не было. Это была так называемая демонстративная слежка, цель которой – психологическое воздействие. Так стараются запугать человека, дать ему понять, что каждый его шаг контролируется КГБ. А для того, чтобы мы обязательно обратили внимание на то, что за нами ведется наблюдение, был выбран шпик с легко заметной и запоминающейся внешностью, и наряжен он был в бросающуюся в глаза одежду.
В данном случае, как считали мои друзья, такое демонстративное наблюдение было и своего рода предупреждением, напоминанием, что они меня не забыли. Если это действительно было предупреждением, то и в этот раз я им пренебрегла. Я поступила так не потому, что была легкомысленна или смелее других. Просто это был стиль жизни нашей семьи. Давно принятое решение поступать так, как сами считаем нужным.
Мы открыто встречались с теми корреспондентами американских и французских газет и журналов, которые нам были симпатичны, и смогли убедиться, что не только русские, как это многие считают, способны на верность в дружбе. Мы старались помочь нашим новым друзьям преодолеть барьер изолированности, которым все они окружены в Советском Союзе. Показать им то хорошее, что есть в Москве и чем по праву может гордиться страна с давними культурными традициями. Мы догадывались, что наши встречи фиксировались, снимались фотоаппаратами. Позже узнали, что их снимали даже на кинопленку.
Нам, конечно, было понятно, почему КГБ наблюдает за нами. Но зачем было нужно в холодную погоду держать в засаде на улице напротив нашего дома специальных людей с киноаппаратурой, чтобы заснять на пленку, как мы с мужем выходим из дома вместе с американским корреспондентом и садимся в его машину, чтобы ехать к нему в гости? Это был единственный случай, когда мы днем поехали в гости к этим людям, поэтому помню его очень хорошо.
Накануне по телефону он и его жена пригласили нас, чтобы показать новорожденного сына. Именно для этого и просили приехать не вечером, как всегда, а в дневное время. Мы с радостью согласились. Я купила какой-то сувенир, чтобы поздравить нашу приятельницу. А ее муж – американский корреспондент – заехал за нами в назначенное время. Так с большим пакетом-подарком в руках у меня, мужа и нашего друга и засняли на кинопленку.
Потом, когда мы уже эмигрировали из Советского Союза, эти кадры были показаны по московскому телевидению. Их сопровождали таким текстом:
Эти люди вместе с американским журналистом-разведчиком едут на выполнение шпионского задания.
Зачем все это делалось? Ведь в КГБ прекрасно понимали всю вздорность этой легенды. Ни разу, ни на одном из допросов в прокуратуре Москвы или в КГБ ни у меня, ни у мужа не спрашивали об этой встрече, не упоминали о ней. Просто они накапливали материал, который впоследствии при надобности мог стать сфальсифицированным доказательством. Меня часто спрашивают, что явилось прямой, непосредственной причиной давления на нас КГБ и последующего требования покинуть Советский Союз. И я не знаю, как на это отвечать, какую одну причину выделить.
Вся наша жизнь была причиной. И мое участие в политических процессах, и то, что муж и я стали постоянными консультантами всех инакомыслящих, и то, что властям надоело отвечать на вопросы, почему адвоката Каминскую не допустили защищать Буковского или известных участников правозащитного движения Сергея Ковалева и Анатолия Щаранского, и то, что мы свободно общались с иностранными корреспондентами (а к таким неофициальным контактам советских людей с иностранными корреспондентами власти относятся крайне отрицательно).
Словом, в несвободной стране мы старались жить как свободные люди.
