Наталья Баранская - Странствие бездомных
В «Социалистическом вестнике» (№ 23 за 1931 г.) появилась заметка о маминой ссылке. Эта случайная находка порадовала меня тем, что в год окончательного разгрома меньшевиков «Вестник» все же получал из России почту. В ней сообщали:
«Л. Н. Радченко послана в ссылку в Казахстан: была ранее в Петропавловске, попала по случайности в Кокчетав, там нашла работу и получила комнату, а теперь вновь должна сниматься с места.
Большинство меньшевиков вынуждено ехать в ссылку этапом. Этап длится долго — иногда три-четыре месяца, а во всех тюрьмах, особенно пересыльных, свирепствует сыпняк. Исключение сделано для Л. Н. Радченко, Дины Аврускиной и Л. Абрамович-Бер (обе последние с маленькими детьми), им разрешили поехать за свой счет».
Заметка, как видно, написана по слухам, вероятно, из третьих рук. В Кокчетав мама была направлена (распределена) из Петропавловска Казахстанским ГПУ. Комнату ей, как вообще ссыльным, не дали. А с места она снялась только в 1933 году, когда ей разрешили приехать к нам, в Уральск.
Из этой заметки я узнала, что мама из Москвы в Петропавловск ехала «вольно» (значит, под конвоем) и вместе с Лялей Абрамович, знакомой мне еще по Киеву. Всё это, вероятно, я знала от мамы, но забыла.
Уральское междуречье
Место ссылки Федора — город Уральск Западно-Казахстанской области — было гораздо ближе к России, чем Кокчетав. Заволжье, всего ночь езды от Саратова. Путь Федора к месту ссылки был очень долгим. Шел он по этапу и тоже через Петропавловск; значит, его сначала увезли далеко на восток, а потом возвращали обратно, на запад. Уральск только что стал областным центром, но оставался пока глухим районным городком. Думаю, что постановление о новой области в Казахстане было вынесено тогда, когда Федор находился уже в пути, иначе он бы туда не попал.
Поехала я к нему в феврале 1932 года. Конечно, мы были рады, что это не дальняя даль, не Север, а близко от Саратова, через который и лежит путь и где есть у меня родня — моя двоюродная сестра Татьяна Николаевна Розанова.
У нее я и остановилась на день, а потом, по ее совету, отправилась через Волгу санным путем на железнодорожную станцию на левом берегу — в город Энгельс. Подрядилась с извозчиком, устроилась на сене в розвальнях, и мы двинулись через могучую реку, спящую подо льдом, через это заснеженное широкое поле. На полпути поднялась метель, ветер хлестал по лицу и продувал насквозь мое старенькое зимнее пальтецо. В холодном, полупустом вагоне я еще долго не могла согреться и короткую ночь провела в ознобе без сна. Предстоящая встреча пугала меня: четыре года разлуки были расстоянием большим, чем путь по заледеневшей Волге.
Федор встречал меня на станции, от которой до города было километров десять. Помню резкое впечатление от первых минут нашей встречи. Не жалкий сарайчик, изображающий вокзал, не верблюды, запряженные в розвальни (местные извозчики), удивили и даже испугали меня, а этот совсем незнакомый мне человек, небольшого роста, с бледным до голубизны лицом — мой муж. «Как это? Кто это? Зачем это?» Легкий удар, испытанный мною, возможно, отозвался и в нем. Может быть, и он спросил себя: «Кто это? Зачем она здесь?»
Замешательство длилось минуту. Мы опомнились: жена приехала к мужу в ссылку, так и должно быть. Бросили в сани чемоданы, сели на солому, поехали. Верблюд покачивал горбом, казах-возчик понукал его только им двоим понятными возгласами.
Верблюд привез нас, свернув с главной улицы раза два, в переулок, к деревянному дому. Дом показался мне странным: на второй этаж вела наружная лестница, а на первом было что-то вроде сарая или крытого двора. Вокруг грязь и мусор. В доме чисто, две комнаты и кухня; помещение разделено перегородками, не доходящими до потолка. Комната Федора соседствует с хозяйской, в дверном проеме — занавеска. Хозяева дома — татары, женщина лет сорока, Рая, и мать-старуха. Муж Раи работает «на нефти» («Эмба-нефть», Каспий).
Вот я и дома. Боже мой, неужели это мой дом? С таким «домом» согласиться я не могла. Никакой радости от встречи, казалось, не испытывал и Федор. Рая принесла самовар, пили чай с саратовским калачом, белым пышным хлебом. Выпив стакана два, я свалилась в сон, после ночи в дороге он забрал меня как-то мгновенно и крепко. Не знаю, сколько я проспала. Просыпаясь, услышала за перегородкой всхлипывания и тихий, утешающий голос Федора. «Пускай себе, — подумала я спокойно. — Мы все равно здесь жить не останемся, надо искать другую квартиру с настоящими стенками и с дверью». Подумав так, лениво и сонно, я повернулась на другой бок и опять заснула.
«Стерпится — слюбится», — гласит народная мудрость, надо привыкать. Надо устраивать жизнь. Надо начинать работать. Постепенно все образуется.
Вскоре нашлась маленькая комнатка с дверью, выходившей в прихожую. В комнате едва помещались кровать, стол, комод с зеркалом и два стула. В домике еще две комнаты и кухня. Хозяева — женщина средних лет и ее сын — молодой рабочий.
Главным преимуществом нового жилища было его местоположение. Дом находился на том конце города, где река Чаган впадает в реку Урал, по-старинному — Яик («Яик шибко бежит, спотыкается — Чаган тихо течет, припоздняется»).
Мы оба работали: Федор устроился сразу же по приезде статистиком, как обычно все ссыльные. Со мной определилось не сразу. В Уральске, ставшем областным, открылось много новых учреждений. Многие меняли вывески «Рай…» на «Обл…», расширяя штаты. Работники требовались всюду, вакансий было полно. Еще до моего приезда Федор пошел в редакцию газеты; это было единственное место, где я могла работать по специальности. Газета тоже изменилась — превратилась из маленькой районной в полноформатную областную. О расширении ее свидетельствовало и новое название — «Прикаспийская правда». Федор в редакции рассказал обо мне и не скрывал, что он ссыльный. Ответ дали не сразу, но он был положительным, меня ждали.
Пришла я в редакцию через день после приезда договориться окончательно. Редакция помещалась в доме красного кирпича, одном из двух больших на главной улице (не помню ее названия, вероятно Ленинская). Фасад, украшенный арочками, пилястрами и профильными карнизами, выложенными из кирпича, свидетельствовал, что раньше здесь было важное учреждение, вернее всего торговый дом или банк. Теперь в этом здании расположились главные учреждения новой области, и редакция теснилась в нескольких комнатах. Меня встретил ответственный секретарь, нелюбезный и небритый, сидящий за столом, заваленным бумагами. Даже не встал, здороваясь. Сказал, что моей обязанностью будет литературная вычитка материала для ежедневного номера. На мой вопрос о часах работы ответил сердито, что рабочий день не нормирован, начинается в одиннадцать, а заканчивается, когда номер подписан к печати, — «хотя бы и ночью».
