Борис Бернштейн - Старый колодец. Книга воспоминаний
26
В частности, большим другом изящных искусств оказался нарком обороны Клим Ворошилов. Художник барокко воздал бы меценату аллегорическую хвалу, изобразив Клима в виде обнаженного Ареса, ласкающего скудно одетую Музу; суровая муза соцреализма требовала иного: «Сталин и Ворошилов в Кремле», «Ворошилов на лыжной прогулке, «Ворошилов в тире»…
27
Я недавно прочел статью одного петербургского музыковеда о музыке Малера. Он пишет, что Малера долгие годы в Советском Союзе не исполняли. И далее, цитирую: «·Не знаю, был ли на то некий специальный запрет… Да и знать не хочу. Мне просто дико представить себе малеровское смятение, малеровскую нервозность, малеровскую грандиозность — в зале, заполненном людьми со значками сталинских лауреатов и орденоносцев». Видите, кто заполнял Большой зал Ленинградской филармонии в 1930—60–е годы: недостойные малеровской нервозности люди, клейменые орденами и лауреатскими значками! Так вот, это неправда. В отличие от процитированного автора, который существенно моложе меня, я бывал в филармонических залах в те мрачные годы достаточно часто. Не видел я там толпы сталинских лауреатов и орденонсцев (да и вообще, обладание орденом вовсе не обязательно служит признаком негодяя, тупицы и душителя). Зато я видел множество прекрасных интеллигентных лиц, непременно встречал известных мне профессоров Консерватории, Университета, Политехнического института, а заодно и множество консерваторских и университетских студентов, видел людей, уцелевших в лагерях и ждавших — это в первые послевоенные годы — возможной новой посадки. Я был в филармоническом зале и в тот вечер, когда Е. Мравинский, впервые после чудовищного постановления 48 года, продирижировал Пятую Шостаковича и после исполнения, вместо того чтобы раскланиваться, поднял над головой партитуру, а зал встал и устроил овацию. Видимо, встали те, кто умел откликаться и на нервозность, и на грандиозность. А вооображенные автором бесчувственные орденоносцы отвлеклись в тот вечер на что‑то другое…
Увы, нечто подобное приходится читать и у других авторов: сквозь размашистое письмо просвечивает ничем не обеспеченное презрение к людям тех лет, без отличения жертв от подлецов и палачей.
28
Позднейшее добавление. Около десятка лет миновало с тех пор, как это было написано, — ив России все вернулось на круги своя, только в «другом формате». Последние два слова я беру в кавычки, т. к. широкое употребление слова формат в современном обиходе хотя и затуманивает смысл, но украшает слог. Новый формат — православный. Это еще раз подтверждает церквеобразный характер советской идеологической системы и советизирующий — Российской Православной Церкви (РПЦ). Вот несколько сообщений — наудачу.
«Опера по мотивам „Сказки о попе и работнике его Балде" А. С. Пушкина не понравилась представителю Сыктывкарской и Воркутинской епархии, и Государственный театр оперы и балета Коми отказался от ее постановки. Об этом сообщает „Интерфакс — Религия“ со ссылкой на петербургскую газету „Невское время"».
«Ярославско — Ростовская епархия РПЦ просит запретить установку памятника Ивану Грозному работы Церетели в городе Любим Ярославской области. По мнению архиепископа Кирилла (Наконечного), этот монумент „приведет к появлению в городе большого количества лиц с нестабильной психикой", цитирует письмо священнослужителя газета „Новые известия"» (РПЦ спасет ярославский город от Грозного Церетели. — Lenta.ru, 01.09.2005).
«Необычайно резкую реакцию Русской православной церкви вызвало шуточное празднование дня рождения Бабы — яги в Ярославской области. Как передает РИА „Новости“, клирики назвали именины сказочного персонажа заигрыванием с нечистью и пообещали несчастья тем, кто в них будет участвовать» (Церковь не оставила Бабе — яге ни малейшего шанса. — Lenta.ru, 05.07.2005).
Партийная дама из Смольного передала дело духовного здоровья нации в верные руки. Впрочем, не исключено, что она еще здесь и прилежно посещает ближайший приход.
29
Жена Поскребышева Бронислава Соломоновна была сестрой жены Седова, сына Троцкого. Чего еще можно хотеть! Она провела три года в тюрьме и затем была расстреляна за шпионаж.
30
В 1973 году толстый московский журнал заказал мне статью об эстонских графиках, Алексе Кютте и Кальо Пыллу. Их выставка незадолго до того была в Москве; журнал пожелал на нее откликнуться. Я статью написал. Спустя некоторое время мне позвонил по телефону заведующий редакцией. Он сказал, что статья журналу подходит, но есть одна проблема. Редактор просил узнать, продолжал он, стесняясь, нет ли у меня какого‑нибудь псевдонима, под которым я печатаюсь, скажем, в эстонской прессе. «Поймите меня правильно, — добавил он — специфика нашего журнала такова, что…» Я отвечал, что псевдонима нет, я выступаю с открытым забралом. Статейка появилась под дурацким заголовком, за который я ответственности не несу, но с моей подписью — невзирая на специфику журнала. Назывался специфический журнал так: «Дружба народов». Я вспоминаю эту историю, признаваясь тем самым, что я к столь простым средствам не прибегал. Но я не готов осуждать тех, кто боролся за себя более наступательно.
31
И эта редкая книга есть у меня, вот ее данные: Иеронимус Босх. Москва: Искусство, 1974. Автор текста и составитель альбома Г. Фомин.
32
Разумеется, с наступлением свободы она была издана и в России, в издательстве — наследнике того самого «Совхудожника», где был рассыпан набор его старой книги: Игорь Голомшток. Тоталитарное искусство. М.: Галарт, 1994.
33
Геня Гуткина была человек разносторонне одаренный и по меньшей мере неординарный. Ее жизнеописание, если бы за такое взялся серьезный автор, было бы обречено стать бестселлером. Талантливый искусствовед, наделенный недюжинным художественным чутьем, она безоглядно отдалась опасному, дерзко задуманному и артистически обставленному авантюризму. Она поддерживала художников — диссидентов, переправляла их работы за рубеж, где они странным образом исчезали, заодно за рубеж тайно пересылались другие художественные ценности; работала над этим дружная группа, при участии подкупленных таможенников и иностранных дипломатов второго плана. Ее судебный процесс был шумно разрекламирован и неоднократно показан народу по телевидению — еврейская пружина заговора была для властей слаще мирра и вина. Гуткину осудили на 11 лет заключения, но срок она не отбыла, умерла в лагере. Несколько ярких и точных строк посвятил ей один из лидеров питерского подполья, эмигрировавший в США, Алек Рапопорт, в своей книге «Нонконформизм остается» (СПб.: Издательство ДЕАН, 2003).
