Ю. Сушко - Владимир Высоцкий. По-над пропастью
А сам герой злился и не понимал: «За что? Ну что я им такого сделал?! Что я, луну с неба украл? Что «мерседес» у меня, что ли?!»
***Юрий Федорович Карякин, не чувствуя себя в театре посторонним человеком, понимал, что с его «Преступлением и наказанием» на Таганке происходит что-то неладное. Он предложил Высоцкому сходить в «Современник»: «Там у меня шел спектакль по Достоевскому... Совершенно фантастически играл Раскольникова Костя Райкин. Высоцкий приехал Мы посмотрели спектакль, поехали к нему. И тут как раз он сказал, что хочет уходить из театра. Я перед ним чуть на колени не встал, умоляя: «Останься и сделай Свидригайлова». Так бывает нечасто, но никого другого в этой роли тогда я просто представить себе не мог. Мне повезло: у него было одно спасительное для меня качество — соревнование с самим собой, азарт. Не знаю, кто или что тому виной, но, в конце концов, этот азарт сработал и здесь. У Володи возникла потребность даже не то чтоб сыграть... понять, раскусить еще и этот орешек».
И Высоцкий начал очень быстро входить в спектакль. «Было всего три-четыре репетиции, — рассказывал «хроникер» Достоевского, — в которых у него, правда, совсем ничего не получалось. Там ведь вся идея спектакля заключена в том, что в своей дуэли Раскольников и Свидригайлов должны быть вопиюще неравноправными... Ну, что делать льву с котенком? А вначале Саша Трофимов, игравший Раскольникова, настолько вошел в роль, что просто забивал Володю. Мы сидели в темном зале, я что-то вякал о философском смысле дуэли., а у них ничего не получалось. И вдруг Любимов вскочил со своего кресла и разъяренно закричал на Высоцкого: «Да не слушай ты этого Карякина с этой его там философией! Ты представь себе, что это не Раскольников — мерзавец из Министерства культуры не пускает тебя в Париж!» Я настолько... обалдел от такого гениального кощунства, что замолк. Но в предчувствии чего-то. И вот тут произошло... «Сейчас, — сказал он, — сейчас-сейчас, Юрий Петрович» Походил-по- ходил. И вдруг началось... Структура спектакля была схожа с планетарной системой, в центре которой помещается Раскольников, а вокруг него уже вращалось все остальное. Что бы ни происходило на сцене — все шло с оглядкой на него. А тут вдруг у нас на глазах началось крушение прежнего миропорядка, и все закрутилось вокруг Володи. Произошел слом планетарной системы, и минуту-две все, как завороженные, смотрели на это, потом Саша — могучий Саша, лев! — почти детским голосом промяукал: «Я так не могу, Юрий Петрович...» И мы хором все завопили: «Да так и надо!»
Видимо, именно тогда спектаклю и решено было вернуть классическое название «Преступление и наказание». Во всяком случае, вначале он именовался «Родион Романович Раскольников».
В «воспитательных» целях Юрий Петрович Любимов на роль Свидригайлова, кроме Высоцкого, назначил Ивана Дыховичного. Хотя перед тем Владимир ставил перед шефом условие: никто, кроме него, репетировать не должен. Любимов потребовал, чтобы Дыховичный все равно сидел в зале.
«Когда я сообразил, что на сцену меня не выпустят, — рассказывал актер, — то отказался участвовать в такой комбинации. Любимов устроил истерику: «Что за поза? Какое вы имеете право?» А я сказал: «Хорошо, Юрий Петрович, тогда с этого момента я репетирую в очередь». Вскоре меня вызвали на прогон, поскольку Володя запил. Я уже стоял за кулисами в ожидании своего выхода, когда вдруг услышал топот: это был он, он успел выбежать на сцену вместо меня. Ну, выбежал ладно. Но Любимов этого не остановил. Тогда я спокойно сел в машину и уехал. А когда меня опять вызвали, то просто послал их на х... Но и Володе сказал, что так не поступают...»
***После спектакля в гримерку заглянул Василий Аксенов: «Привет! Сто лет не виделись». Поболтали на дежурные темы, оба искренне посетовали на тотальный цейтнот. Классик еще благодушно попенял: «Что же это вы, ребята, у меня название для своего спектакля слямзили? Что своей фантазии не хватило? Да я на вас епитимью наложу!», намекая на свои «Поиски жанра», но потом посерьезнел: «Володь, у меня к тебе вот какое дело...»
— Молодые ребята, фамилии пока тебе ничего не скажут — Понов и Ерофеев (нет, не Веничка, другой — Виктор), очень способные, кстати, затеяли пощекотать нервишки нашему Союзу (нет, не геополитическому — писательскому) и задумали сотворить неподцензурный литературный альманах. Даже название придумали — «Метрополь». Ну, а меня пригласили в качестве «дядьки» для работы с авторама Идея такова — опубликовать все, что у кого-то из литераторов в свое время было пущено под нож и не увидело свет.
Кое-что уже дала Белла, свою прозу дает Андрей Битов, Фазиль Искандер, Андрей Вознесенский, Аркаша Арканов, я... Попросили переговорить с тобой. Затея рискованная, но почему бы не попробовать? Как ты?
— А что я? У меня вообще практически ничего не публиковалось. Кроме как в самодельных томах. Пожалуйста, пусть берут, чего захотят. Только не последние. Может, их еще напечатают, вроде бы кто-то что-то обещал...
Один из инициаторов «Метрополя» Евгений Попов гордился: «Мне пришлось редактировать большую подборку стихов Высоцкого... Он принес на квартиру покойной мамы Аксенова Евгении Шнзбург (возле станции метро «Аэропорт»), где я тогда временно проживал, несколько своих «самиздатских» книжек.. Кстати, на титульных листах этих книжек были такие уведомления: «Просим власти не преследовать Владимира Высоцкого, так как он не имеет к этим изданиям никакого отношения». Я отобрал более двадцати стихотворений — в основном, это были тексты таких знаменитых песен, как «Охота на волков», «Банька по-белому», «Гололед», «На Большом Каретном». Потом Высоцкий пришел править свои стихи и обнаружил в подборке текст песни Кохановского «Бабье лето»... Этот текст мы с ним, конечно, убрали. И вообще, он очень серьезно отнесся к редактированию своих стихов. Долго правил тексты, выбирал лучшие варианты. Уже ночью потом позвонил мне, извинился и сказал, что придумал правильный вариант одной строки, — и я записал...»
«Володя всем нам подавал идеи, — рассказывал Аксенов, — вселял во всех нас энергию, шутил... Приходил в «подпольный» штаб альманаха, стучал в дверь, а сибиряк Попов низким басом спрашивал: «Кто там?» — «Это здесь печатают фальшивые деньги?» — отвечал Володя... От него шла светоносная положительная энергия».
«Мы хохотали, понимая, что получим за свое дело по зубам, — вспоминал другой «метрополец» Виктор Ерофеев, — но что те, наверху, совсем озвереют, и в сравнении с нами, «литературными власовцами», настоящие фальшивомонетчики будут для них социально близкими людьми, почти родными, не предполагали. Каждый вносил что-то свое, неповторимое. Высоцкий посвятил «Метрополю» песню, он как-то спел из нее несколько куплетов. Потом все куда-то исчезло, как и многое другое...»
