Владимир Голяховский - Американский доктор из России, или История успеха
Изабелла замолчала, опустив голову. Я видел, что она сильно расстроилась.
— Владимир, а как же я?..
Вообще такой вопрос задают не секретари, а жены, от которых уходят мужья.
— Изабелла, единственное, что я могу обещать, — плохому доктору я вас не отдам.
Несколько дней она была как в воду опущенная, звонила Ирине, спрашивала — правда ли это? Ирина подтвердила, успокаивала ее.
Слухи о моем уходе скоро дошли до пациентов. В «русской клинике» многие спрашивали:
— Доктор, на Брайтоне говорят, что вы собираетесь уходить с работы. Это правда? Вы не можете это сделать, вы так нужны людям!
Я отвечал:
— Но я нужен и моей жене.
— Доктор, кому вы нас хотите отдать? Только не отдавайте нас американцу!
— Доктор, пусть у вас никогда руки не болят!
Изабелла говорила:
— Владимир, что вы наделали! С тех пор как люди прослышали о вашем уходе, они как с цепи сорвались: все звонят и просят записать к вам на прием. И все спрашивают: успеете ли вы сами сделать им операцию? Что мне отвечать?
— Помните, вы как-то сказали: «Нога на ногу не приходится»? Вот так им и отвечайте.
Конечно, эта популярность не могла повлиять на мое решение. Но все-таки нелегко оставлять работу, когда ты действительно нужен людям.
Последняя операция
По опыту прежних лет я знал, что делать операции накануне отпуска нельзя: на операционном столе всегда может случиться что-то, что задержит отъезд или совсем его отменит. И тем более не надо мне было делать операции близко к намеченной отставке 1 июля. Я просил Изабеллу не записывать больных на операции на весь июнь. Но не получилось — каждый день она, стесняясь, но настойчиво, повторяла:
— Владимир, что мне делать? Люди звонят и умоляют назначить их на операцию к вам.
— Говорите, что оперировать их будет доктор Меир.
— Я им говорю, но они и слышать об этом не хотят. Ну, Владимир, может, запишем последнего?..
Приходилось сдаваться, и в конце концов я решил: о'кей, буду оперировать до 15 июня, но после этой даты не поддамся ни на какие просьбы и уговоры, все — последняя операция!
Не знаю, каково актеру выходить на сцену в последний раз, но мне было странно входить в операционную в тот день — бушевали эмоции. За сорок два года я тысячи раз входил в операционную, на меня надевали стерильный халат, сестра натягивала мне на руки стерильные перчатки… И вот — последний раз. Но моя бригада, с которой я так сработался, пока этого не знала. Я решил, что объявлю, когда закончим операцию.
Моей последней пациенткой была женщина 31 года с классической ортопедической деформацией: у нее от рождения был вывих обоих тазобедренных суставов. С возрастом вывих все больше увеличивался и давал себя знать: ходила она, переваливаясь уточкой, и страдала от боли при каждом шаге. Но что было хуже всего — она совершенно не могла разводить ноги и с трудом их сгибала. А у нее был муж, молодой и красивый парень. Конечно, это затрудняло их связь. На первом же приеме в офисе она, стесняясь, отворачиваясь и всхлипывая, говорила:
— Вам только, как доктору, скажу… я ведь совсем не могу… ну, понимаете… в постели… Каждый раз, каждый раз… я чуть не кричу от боли и плачу от обиды… Другим женщинам это приносит наслаждение, а мне — муку… и я никак не могу… совсем никак… Доктор, миленький, сделайте мне операцию. А то ведь он меня бросит…
Помочь ей могла только замена обоих тазобедренных суставов на искусственные. Эту операцию на Западе начали делать в 1960-е годы. В России отстали на много лет, и то когда смогли закупать искусственные суставы у зарубежных фирм. Сложность ситуации с этой моей последней больной была в том, что молодым людям такие операции почти никогда не делаются: срок действия металлических суставов — не более 15–20 лет. После этого их опять приходится заменять. А каждая следующая операция все сложнее, притом ослабляет кости — большой риск. Поэтому суставы заменяются в основном людям после шестидесяти лет.
Я объяснил это пациентке, но она стала еще больше настаивать:
— Господи, доктор, да если я смогу жить с мужем… ну это… в постели… еще хоть сколько-нибудь… Да мне и двадцать лет не надо, хотя бы пять или десять!..
При всем сочувствии я не имел права идти у нее на поводу. Но она уже и ходила плохо, и страдала от болей, а дальше ее ждала полная инвалидность. Надо или не надо идти на такой риск?.. Но что такое хирургия, как не постоянный риск?
Я посоветовался с Виктором, который, посмотрев рентгеновские снимки, сказал: «Делай операцию!»; я попросил представителя фирмы, производящей искусственные суставы, дать мне самую последнюю модель, с наибольшим «сроком жизни». Он привез эти суставы в фабричной стерильной упаковке и оставался во все время операции рядом со мной на случай технических советов.
И вот что интересно: как только я встал к операционному столу, мой мозг автоматически отключился от всех посторонних мыслей, я работал на последней операции с таким азартом, как будто она была моей первой. За пять часов мы с ассистентами заменили больные, изношенные суставы на новые, металлические, сверкающие. Поставив их, я тщательно проверил возможность их действия: они не только крепко зафиксировались, но и ноги разводились хорошо. И она, и муж будут довольны…
Только когда больную увезли в послеоперационную палату, я вспомнил: а ведь моя хирургическая жизнь на этом закончилась. И тогда нахлынули эмоции.
— Что заказываем на ланч? — спросил я свою бригаду.
— Владимир, ланч уже заказан, — сказал представитель фирмы.
Ему я сообщил по секрету, что это моя последняя операция, и от своей фирмы он решил сделать мне сюрприз — прощальный ланч. Из ресторана принесли два длинных-предлинных сэндвича «гироу», он отрезал всем по куску и объявил:
— Доктор Владимир сегодня сделал свою последнюю операцию. Фирма «Ричарде» ему благодарна за многолетнее сотрудничество, и мы посвящаем этот ланч Владимиру.
Многие слышали, что я собрался уходить, но не знали о точной дате. Посыпались восклицания, начались объятия, поцелуи сестер. Резиденты подарили мне свою групповую фотографию с надписью: «Владимир, спасибо за то, что ты такой друг, учитель, художник и шутник! Лучшие пожелания к твоему уходу в отставку!» Дружественность этой надписи моих молодых учеников и помощников была для меня лучшей наградой. Если молодые люди признали меня, уже старика, своим другом, значит, я душой еще не стар. А фотография теперь висит на стене у меня дома, и я с гордостью ее показываю гостям.
После ланча я поднялся к себе в кабинет. Изабелла ждала меня с кипящим чайником. Я церемонно пожал ей руку:
