Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки
В техникуме отец пережил какую-то трагическую любовную историю, о которой он не рассказывал и которую могу восстановить лишь по косвенным данным. Похоже, что девушка погибла во время аварии ростовского водопровода, смешавшегося с канализацией, в результате чего в городе было много отравлений со смертельным исходом. Как-то он сказал: «Не называйте при мне имя Ася, оно для меня связано с тяжелыми воспоминаниями». Видимо, так ее и звали, но теперь уже ничего не узнать. Потом он женился на другой студентке техникума, Александре Мурузовой (отец – ростовский армянин, мать – дворянка), с ней он уехал в Романовскую.
Техникум был окончен в 1927 г. Уже там у Михаила Антоновича была историческая специализация, хотя преподавать ему пришлось, в соответствии с программами тех лет, обществоведение. Пять лет он учительствовал, год в селе Белая Глина, потом в 1928–1932 гг. в станице Романовской на Дону, недалеко от тогда еще не существовавшего Волгодонска, был там директором средней школы. В Романовской он вступил в партию. Как коммуниста, к тому же более образованного, чем другие, его активно привлекали к самым различным мероприятиям. Приходилось ездить по хуторам и селам, агитировать в колхозы, выполнять хлебозаготовки. Отец любил все это вспоминать и написал позднее рассказ о том, как ему даже пришлось стать на время судьей. Вышло постановление, запрещавшее педагогов надолго отвлекать от работы. Тогда его товарищи, которых продолжали отправлять на хлебозаготовки, свалили на него все свои дела в самой станице. В том числе надолго уехал в колхозы судья, и Алпатову пришлось несколько месяцев выносить приговоры. Среди дел были весьма интересные.
Первоначально отец очень активно вел такую работу и был полностью убежден в необходимости коллективизации. Он стал ведущим пропагандистом станицы и как человек с историческим уклоном любил читать лекции с историческими примерами. Он рассказывал крестьянам, что первоначально большинство крестьянства составляли середняки, а кулаков и бедняков было немного; но с развитием капитализма середняки вымываются, небольшая их часть становится кулаками, а большинство разоряется и превращается в бедняков; предотвратить это может только вступление в колхоз. Но казаков это не убеждало, они говорили: «А, может быть, я в кулаки сумею выбиться?». И стало чувствоваться, что происходит что-то не то. Однажды Алпатов выступил против закрытия церкви, считая его несвоевременной мерой. Церковь все же закрыли, тогда к райкому прибежала толпа женщин с криками: «Открывай церкву!» («бабий бунт», по Шолохову). Кто-то при этом заявил: «Вот Алпатов – умный человек, правильно говорит!». Начались неприятности, но обошлось. И независимо от этого дела стали идти хуже. Развернулись раскулачивание, борьба с «кулацким саботажем», в еще недавно зажиточной станице начинался голод. Довольно твердые с 1920 г. убеждения отца впервые дали трещину (вторым тяжелым моментом для него станет ХХ съезд в 1956 г.). Надо было искать какой-то выход.
В романе «Горели костры» его персонажи в другую эпоху и по другому поводу ведут спор о том, что лучше: делать историю или ее писать. Мне кажется, что здесь как-то отразились его собственные мысли в Романовской станице в 1931–1932 гг. Тогда отцу надоело участвовать в истории, которая не всегда развивалась так, как хотелось, и показалось, что лучше историю писать. В райкоме он летом 1932 г. получил разрешение ехать в Москву и поступать на исторический факультет МИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории). В МГУ тогда не было гуманитарных факультетов, и МИФЛИ в первой половине 30-х гг. был главным центром подготовки историков, как и лингвистов.
Но со станицей было покончено не сразу. Первый сын там умер вскоре после рождения, а теперь Александра снова ждала ребенка, и брать ее в неизвестность было опасно. Отец уехал один, а зимой, в первые студенческие каникулы поехал забирать жену и новорожденную дочь. С ними все обошлось нормально, но окружающая картина была страшной. Когда отец ехал учиться, голод только начинался, а теперь в разгаре было то, что на Украине сейчас именуют Голодомором (но ведь жили в Романовской не украинцы). Стояли вымершие деревни, дети умирали за партами, а сноху его хозяйки приговорили к расстрелу за то, что она, шатаясь от голода, схватила и съела какие-то колхозные посадки (не знаю, был ли приговор приведен в исполнение). Все это я слышал от него самого. И лишь после войны он узнал, что один из его братьев умер летом 1933 г. от последствий голода.
На моей памяти отец много говорил о коллективизации. Чувствовалось, что это была и важная, и больная для него тема. И видна была двойственность его позиции. Он много знал о происходившем и многого не мог простить. Но ему нужно было убеждать окружающих и, видимо, самого себя в том, что деятельность его и его товарищей была не напрасной при всех жертвах, и проводить преобразования в деревне было нужно. В 1977 г. он об этом опубликовал статью в журнале «Дон» под названием «Банальная политграмота».
После зимы 1933 г. отец надолго потерял связь с Доном. Лишь после войны к нам стали оттуда приезжать его родители, к тому времени разошедшиеся. На вопрос о том, как живут сибилёвцы, моя бабушка махнула рукой и сказала: «Пьют да воруют». Михаилу Антоновичу тяжело было слышать от матери такое, и он не торопился на родину. Лишь в последнее десятилетие, после выхода в свет романа «Горели костры», он начал снова ездить на Дон, где еще жила его мать, был и в Сибилёве, и в Романовской. Его там тепло принимали как писателя-земляка, устраивали в его честь читательские конференции. А выход романа немного помог уже угасавшему Сибилёву. Именно благодаря роману туда провели асфальтовую дорогу и пустили автобус. В 70-е гг. жить на Дону стало лучше, чем после войны, и отец радовался: он мог считать, что его труды все-таки были не напрасны.
А в Москве началась совсем другая жизнь. Михаил Антонович поздно получил высшее образование: поступил в институт в 28 лет и закончил его в 33 года. Но учился он хорошо, что-то осталось от гимназической подготовки, но и старания было много, очень хотелось наверстать упущенное. Преподавательский состав МИФЛИ был неровен, но все-таки много было ярких и интересных людей. Он любил потом рассказывать про П. Ф. Преображенского, В. С. Сергеева, Е. А. Косминского, Н. А. Куна, Н. А. Машкина (у которого писал диплом) и других. Специализировался он по античной истории, возможно, сказывалась любовь к латыни. В МИФЛИ он приобрел новых друзей, со многими из них он, как и с друзьями по Ростову, поддерживал отношения до конца жизни. А в семье у него уже были дочь Нана (Нинель) и сын Игорь. После скитания по общежитиям удалось приобрести дачный участок в подмосковном Быкове, где Александра Мурадовна устроилась в школу и проработала там потом много лет, была завучем. В 1937 г. отец окончил МИФЛИ и был зачислен в аспирантуру, но учиться ему тогда не пришлось.
