Василий Грабин - Оружие победы (иллюстрации оригинала)
К 30-м годам на вооружении Красной Армии были противотанковые пушки калибром 37 и 45 миллиметров. 37-миллиметровая пушка была куплена вместе с документацией у немецкой фирмы «Рейн металл» и в 1930 году принята на вооружение РККА. Создание 45-миллиметровой пушки осуществили наложением ствола на лафет 37-миллиметрового орудия. Проект этот разработали в конструкторском бюро завода имени Калинина под руководством главного конструктора Беринга в 1932 году. Лишь в 1937 году, после длительных доработок и модернизации, 45-миллиметровую противотанковую пушку приняли на вооружение Красной Армии. Она отвечала всем требованиям тех лет и не уступала лучшим заграничным образцам. Но война с белофиннами перевела это орудие, как и лучшие заграничные образцы противотанкового вооружения, в разряд устаревших. Опыт войны показал, что надо думать не только об удобной и легкой, но прежде всего — о мощной противотанковой пушке.
Причиной пересмотра требований были, кстати сказать, не танки финской армии — с ними наша артиллерия успешно справлялась. Неуязвимыми для легкой артиллерии оказались доты. Пушки танков, бывших в то время на вооружении нашей армии, тоже оказывались бессильными перед бронезащитой долговременных оборонительных точек линии Маннергейма. Как уже упоминалось, проблему борьбы с дотами хорошо решал спешно созданный тяжелый танк КВ-2 со 152-миллиметровой гаубицей. К. А. Мерецков, командовавший во время прорыва линии Маннергейма 7-й армией, а позже назначенный начальником Генерального штаба, рассказывает в своих мемуарах:
«Хорошо показал себя при прорыве укрепленного района на направлении «Сумма» опытный тяжелый танк «КВ» с мощным орудием. Этот танк, созданный на Кировском заводе, испытывали в бою его рабочие и инженеры. Он прошел через Финский укрепленный район, но подбить его финская артиллерия не сумела, хотя попадания в него были. Практически мы получили неуязвимую по тому времени машину…»
Неуязвимость для артиллерии наших новых тяжелых танков и была, как это ни парадоксально, второй причиной, заставившей увеличивать мощность противотанковой пушки. Задача формулировалась четко: нужна такая пушка, которая могла бы пробивать броню наших новых тяжелых танков. Это как минимум. В некотором роде война, особенно подобная войне с белофиннами, — своеобразное «раскрытие карт», обнародование — полное или неполное — военных достижений. За событиями зимней кампании самым пристальным образом следили, конечно, и стратеги фашистской Германии — «наши заклятые друзья», как невесело в то время шутили. Появление толстобронных танков не могло остаться незамеченным. Следовало ожидать вполне логического очередного шага в соревновании «броня снаряд». Противник должен был, чтобы не оказаться в проигрышном положении, усиливать бронезащиту своих танков и искать средства борьбы с нашими танками. При прогнозировании путей совершенствования артиллерийского вооружения опасно исходить из того, что наши военные секреты останутся секретами, даже будучи проверенными на Карельском перешейке. Именно эти соображения диктуют такие правила, как «танковая пушка должна пробивать броню своего танка» и «противотанковое орудие должно быть сильнее наших же танков».
Разумеется, формулировки эти для наглядности максимально упрощены. На практике Генштабу и другим военным учреждениям, определяющим новые виды оружия, приходится учитывать множество других факторов вплоть до экономического потенциала вероятного противника. В самом деле, если промышленность вероятного противника не в состоянии освоить новый тип танков, то и нам нет смысла заботиться о пушках для борьбы с ними. Чаще все же речь идет лишь о сроках обновления арсенала противника. Но так или иначе, мы у себя в КБ считали правилом не ждать заказа от военных, а самим заниматься перспективами развития артиллерии. Путь этот нелегкий, как имел возможность убедиться читатель, но иного мы не видели. Необходимость новой мощной противотанковой пушки была для нас очевидна.
Вначале мы провели анализ противотанковой пушки калибра 45 миллиметров. Рассмотрели баллистические решения орудия с начальными скоростями снаряда 800, 1000 и 1200 метров в секунду. Оказалось, что даже при таких высоких начальных скоростях пушка калибром 45 миллиметров не будет обладать достаточной мощностью. Кроме того, уже при начальной скорости снаряда 1000 метров в секунду стволы пушки быстро «горят», их живучесть очень мала. 45-миллиметровая противотанковая пушка оказалась бесперспективной и по бронепробиваемости. Требовалась новая противотанковая система с новым калибром. Как мы установили, калибр этот должен быть в интервале 45–60 миллиметров, а начальная скорость снаряда порядка 1000 метров в секунду. И хотя в то время работа находилась всего лишь в самой начальной стадии, не мешало уже теперь позаботиться о будущем. Кроме наметок по мощной противотанковой пушке мы имели соображения и по некоторым другим новым артиллерийским системам. В сущности, речь шла о целой программе работ, в том числе и исследовательских. Требовалось их «узаконить», хотя бы на уровне нашего наркомата. Это и привело меня к мысли съездить в Москву и посоветоваться с Ванниковым.
Не без колебаний принял я это решение. В те дни на моей памяти болезненно свеж был случай, когда Ванников поддержал бывшего директора нашего завода Мирзаханова, пытавшегося освободиться от меня как от руководителя КБ. Тогда лишь вмешательство комкора Ефимова помогло мне остаться главным конструктором. Понятно, что случай этот имел причиной не личную неприязнь ко мне со стороны Ванникова, а его стремление разрядить довольно напряженную ситуацию на заводе — этот путь показался Ванникову, вероятно, наиболее простым. Вместе с тем столь же понятное чувство обиды не могло заслонить для меня прекрасные деловые качества Бориса Львовича — он был человеком на редкость сведущим в артиллерии, способным разбираться в специфических тонкостях артиллерийской техники, руководителем вдумчивым и весьма масштабным.
Это давало мне основания надеяться, что нарком поддержит наше КБ в реализации планов создания новой мощной противотанковой пушки и других артиллерийских систем.
Надежды мои полностью оправдались. Борис Львович с большим вниманием выслушал наши предложения, подробно разобрался в существе каждого из них и не только одобрил нашу программу и рекомендовал немедленно приступать к ее реализации, но и тут же наметил необходимые для этого средства. В заключение нашей продолжительной беседы Борис Львович, чтобы придать решению официальный характер, собственноручно написал протокол нашего «совещания». Этот «исторический» протокол был отпечатан и подписан Ванниковым и мной. В масштабах нашего КБ этот документ стал действительно историческим — определил характер работы конструкторского бюро на длительное время.
