Анатоль Абрагам - Время вспять, или Физик, физик, где ты был
В Камбодже, где все говорили по-французски, мы провели день в столице Пномпене до того, как лететь маленьким самолетом в Сием-Реал, где находятся храмы Ангкор-Ват и другие. Благодаря (если я могу себе позволить выразиться так двусмысленно) кровавым красным кхмерам, а затем нашествию вьетнамцев, эта несчастная страна закрыта для туристов уже более двадцати лет. С точки зрения сноба, тот факт, что я успел там побывать, более чем компенсирует отсутствие Тадж-Махала среди моих воспоминаний. Мне повезло также и в отношении знаменитой доисторической пещеры Ласко (Lascaux) на юге Франции, в которую туристов тоже не пускают. Этим посещением я был обязан милости знаменитого специалиста по доисторическому периоду, который, будучи кандидатом в Коллеж, нанес мне визит. И Ласко, и Ангкор я опишу одним словом «незабываемо».
В Гонконге мы открыли для себя два вида китайского «искусства»: кулинарное и портняжное. Я сохранил сомнительные воспоминания о довоенных китайских ресторанах Латинского квартала, когда был студентом. После войны обеды в китайских ресторанах Парижа и Нью-Йорка, хотя и лучшего качества, ничего незабываемого из себя не представляли, за исключением одного обеда в Нью-Йорке, но по другой причине: на десерт в китайских ресторанах подают то, что по-английски называется «Fortune cookies». Это — печенье, внутри которого на маленькой бумажке кратко сообщено о качествах или о будущем того, кому попадается это печенье. Так вот, мне попалась следующая: «Вы обладаете необыкновенным магнетизмом», что ввиду моей специальности очень позабавило всех присутствующих.
Китайская кухня в Гонконге оказалась откровением. Я смело скажу, да простят мне мои соотечественники, что она не только так же утонченна, как французская, но и гораздо более удобоварима, что ввиду не совсем затухших воспоминаний о Калькутте было нам вдвойне приятно. Через пару дней мы даже рискнули посетить ресторан, где официантки расхаживали между столами с подвешенными на шее огромными подносами, нагруженными таинственными горшочками, из которых подымался соблазнительный пар. Мы смело пробовали все без разбору и ни разу не были разочарованы.
Перед тем как расстаться с китайской кухней, я хочу еще рассказать маленькую историю об американском физике Ли (T. D. Lee), знаменитом своим открытием несохранения четности (вместе с Янгом). Американские китайцы очень гордятся Ли, среди них он является предметом настоящего культа. Один знакомый Ли попросил его совета, какое блюдо лучше всего заказывать в китайском ресторане. «Вы не сумеете произнести его название. Я запишу его вам». Знакомый идет в хороший китайский ресторан в Нью-Йорке, показывает свою бумажку и получает какое-то совсем замечательное блюдо. Две недели спустя он в Сан-Франциско, заходит и там в хороший китайский ресторан, показывает бумажку и снова получает баснословно прекрасное блюдо. Но его поражает то, что эти два блюда совершенно не похожи друг на друга, ни вкусом ни внешним видом. «Что это за блюдо такое, — недоумевает он, — которое так различно на западном и восточном побережье». Он показывает бумажку знакомому китайцу, и тот ему читает содержание: «Податель сего мой друг. Накормите его хорошо. Ли».
Ван Флек дал мне адрес своего портного, который хранит его мерки и уже много лет шьет ему костюмы. Я заказал три легких костюма (за цену одного во Франции) и полдюжины рубашек. Сюзан тоже заказала себе жакет с юбкой и еще пару юбок отдельно. И что явилось уникальным неповторимым опытом, каждый из нас заказал пару туфель, сделанных по мерке, что стоило не дороже готовых. Среди наших занятий одеждой и едой мы нашли время для нескольких экскурсий в этом необыкновенном городе.
Следующим этапом была Япония — настоящая научная цель моей поездки. С Японией у меня связаны три умственных представления. Современная Япония хорошо известна всем, кто читает газеты, как могущественная держава, догнавшая и по некоторым показателям даже обогнавшая Америку. Но не о ней здесь будет речь. Япония более ранних лет, от 1905 до 1945 года, для меня фашистская милитаристская страна, которая на Цусиме нанесла страшный удар могущественной царской России, в тридцатых годах постепенно «заглатывала» гигантский Китай, и в начале сороковых годов разгромила одним ударом половину американского флота и британскую колониальную власть на Дальнем Востоке, до того как взрыв Хиросимы не поставил ее на колени и навеки не изменил характера отношений между великими державами.
За несколько лет до войны она начала наводнять весь мир товарами, отличавшимися невероятной дешевизной и поразительно низким качеством. На такого рода товаре я раз «обжегся». Вот как это было. В тридцатых годах в Париже состоялась выставка японских товаров, по окончании которой их можно было купить. Я соблазнился небывалой ценой велосипеда, который продавался за сто франков. Для французского самая низкая цена была шестьсот. Это был велосипед, как все велосипеды: с двумя колесами, рамой, рулем, цепью, двумя педалями и т. д. Я вернулся на нем домой и разъезжал пару дней, гордясь и восхищаясь своей покупкой. На третий день произошло что-то невероятное: велосипед буквально распался, руль остался у меня в руках, цепь соскочила, переднее колесо отделилось от рамы и там, где минуту тому назад был вполне презентабельный велосипед, лежала груда хлама. Говорят, что в хорошо спроектированной машине все части изнашиваются одновременно. С этой точки зрения конструктор моего велосипеда являлся гением.
Япония 1964 года, которая к тому времени уже успела стать мирной демократической страной, только начинала свой фантастический технологический и промышленный взлет. Поезд, который уносил нас из Токио в Киото со скоростью более 200 километров в час, был тогда самым быстрым и совершенным в мире, но мечтой каждого японского профессора все еще было провести год в США и привезти домой американскую машину.
Нас поселили в Maison Franco-Japonaise (франко-японский дом), где дали комнату на втором этаже. Комната была не очень комфортабельной (это — очень смягченная характеристика — «литота», если слово «литота» что-нибудь для вас значит; читателю, для которого оно ничего не означает, сообщу, что «литота», по-французски «litote», а по-английски «understatement», — риторическая формула, которая означает «сдержанное высказывание»). Очевидно, немало персиковых косточек пошло на набивку подушек и матрасов, но было кое-что похуже. У наших соседей с правой стороны был двухлетний мальчик, который страдал от ночных кошмаров, а с левой стороны жил и здравствовал (особенно ночью) шестимесячный ребенок, легкие которого были, слава Богу, в прекрасном состоянии. Но хуже всего было то, что наше окно выходило на главную пригородную железнодорожную линию Токио, по которой от пяти до восьми утра проходило около тысячи поездов. Я серьезно подумывал перебраться в другую гостиницу за свой счет, когда, к счастью, пришло время ехать в Киото.
