Василий Шульгин - Последний очевидец
К тому же считается в высшей степени неприличным иметь с ним какие бы то ни было сношения. Поэтому, например, я в глаза его никогда не видел. Личного впечатления не имею.
Между тем было бы полезно его иметь.
* * *Вот рассказ некоего Р., киевлянина, которого Киев хорошо знает. По-моему, он старик честный, не глупый, хотя и не очень интеллигентный. Вот что он рассказывал:
— Перед тем, как Государь-Император и Государыня-Императрица и Петр Аркадьевич Столыпин должны были приехать в Киев, за несколько дней получаю я телеграмму: «Григорий Ефимович у вас будет жить на квартире…» Я с Распутиным до этого времени не был знаком и не очень был рад, скажу вам по правде. Во-первых, и так много лишнего беспокойства, а у меня забот, вы сами знаете, было много… Потому что я, как председатель, при проезде Государя должен был со своими молодцами распоряжаться, чтобы все было как надо… А тут еще Распутин… А кроме того, сами вы изволите знать, что про него рассказывают, а у меня жена, вы знаете… Но, думаю, делать нечего, нельзя не принять… Приехал… Ничего… хорошо себя держит, прилично. Простой человек, всех на «ты» называет… Я его принял как мог, он мне сейчас говорит: «Ты, милый человек, мне сейчас хлопочи самое как есть первое место, чтобы при проезде Государя быть».
Ну вот… поставили меня с моими молодцами на Александровской, около музея, в первом ряду… Среди них я Григория Ефимовича поставил. И молодцам моим сказал, чтобы смотреть за ним, как есть… А я хорошо знал, что уж кого-кого, а нас Государь заметит. Потому мои молодцы так уж были выучены, как крикнут «ура», так уж невозможно не оглянуться… От сердца кричат — все разом… Так оно и было. Вот едет коляска, и как мои молодцы гаркнули, Государь и Государыня оба обернулись… И тут Государыня Григория Ефимовича узнала, поклонилась… А он, Григорий Ефимович, как только царский экипаж стал подъезжать, так стал в воздухе руками водить…
— Благословлять?..
— Да, вроде как благословлять… Стоит во весь рост в первом ряду, руками водит, водит… Но ничего, проехали… В тот же день явился ко мне на квартиру какой-то офицер от Государыни к Григорию Ефимовичу: просят, мол, Их Величество Григория Ефимовича пожаловать. А он спрашивает: «А дежурный кто?» Тот сказал. Тогда Григорий Ефимович рассердился: «Скажи матушке-Царице — не пойду сегодня… Этот дежурный — собака. А завтра приду — скажи…» Ну вот, ничего больше вам рассказать не могу… Жил у меня прилично… потом, как все кончилось, очень благодарил и поехал себе… простой человек, и ничего в нем замечательного не нахожу…
* * *А вот рассказ о том же событии, но совсем в других тонах.
Осенью 1913 года ко мне в Киев пришел один человек, которого я совершенно не знал. Он назвал себя почтово-телеграфным чиновником. Бывало у меня в то время очень много народа. Я пригласил его сесть и уставил на него довольно утомленный взгляд. Он был чиновник как чиновник, только в глазах у него было что-то неприятное. Он начал так:
— Все это я читаю, читаю газеты и часто о вас думаю… Тяжело вам, должно быть?
Мне действительно было несладко в это время, но все же я не понял, о чем он, собственно, говорит, и ждал, что будет дальше.
— Вот ваши друзья на вас пошли… Господин Меньшиков в «Новом времени» очень нападает… Да и другие… Это самое трудное, когда друзья… И знаете вы, что вы правы, а доказать не можете… Через это они все нападают на вас… А если бы могли «доказать», то ничего этого не было бы, всех этих неприятностей…
Я теперь догадался, в чем дело. Он говорил о той травле, которая поднялась против меня в правой печати по поводу того, что «Киевлянин» не одобрил затеи заставить русский судебный аппарат служить политической игре в еврейском вопросе. Словом, о той кампании, которую мои единомышленники по многим другим вопросам повели против меня по поводу дела Бейлиса. Он продолжал:
— Надо вам «доказать» правду… Я тоже знаю, что не Бейлис убил… Но кто? Надо вам узнать, кто же убил Андрюшу Ющинского?..
Он смотрел на меня, и я чувствовал, что его взгляд тяжел и настойчив. Но он был прав. Я ответил:
— Разумеется, для меня, да и разве только для меня, было бы важно узнать, кто убил Ющинского… Но как это сделать?
Он ответил не сразу. Он смотрел на меня, точно старался проникнуть в мой мозг. Я подумал: «Экий неприятный взгляд…»
А он сказал:
— Есть такой человек…
— Какой человек?..
— Такой человек, что все знает… И это знает…
Я подумал, что он назовет мне какую-нибудь гадалку-хиромантку. Но он сказал:
— Григорий Ефимович…
Сказал таинственно, понизив голос, но я его сразу не понял. Потом вдруг понял, и у меня вырвалось:
— Распутин?..
Он сделал лицо снисходительного сожаления.
— И вот вы, как и все… Испугались… Распутин… А ведь он все знает. Я знаю — вы не верите… А вот вы послушайте… Вот я раз шел с ним тут в Киеве, когда он был, по улице на Печерске… Идет баба пьяная-распьяная… А он ей пять рублей дал. Я ему:
— Григорий Ефимович, за что?
А он мне:
— Она бедная, бедная… Она не знает… не знает… У нее сейчас ребенок умер… придет домой — узнает… Она — бедная… бедная, — говорю…
— Что же, действительно умер ребенок?
— Умер… Я проверил… Нарочно проверил, спросил ее адрес… А вот, когда Государь-Император был в Киеве, по Александровской улице ехали… я тогда вместе с ним стоял…
— Где?
— Да на тротуаре… в первом ряду… Все мне было видно очень хорошо… Вот, значит, коляска Государя ехала… Государыня Григория Ефимовича узнала, кивнула ему. А он ее перекрестил… А второй экипаж — Петр Аркадьевич Столыпин ехал… Так он, Григорий Ефимович, вдруг затрясся весь… «Смерть за ним!.. Смерть за ним едет!.. За Петром… за ним…» Вы мне не верите?..
Его взгляд был тяжел… Он давил мне на веки. Я не могу сказать, чтобы мне казалось, что он лжет.
— Я не имею права вам не верить… я вас не знаю…
— Верьте мне, верьте… А всю ночь я вместе с ним почивал, что, значит, перед театром… Он в соседней комнате через тоненькую стеночку спал… Так всю ночь мне заснуть не дал… кряхтел, ворочался, стонал… «Ох, беда будет, ох, беда». Я его спрашиваю: «Что такое с вами, Григорий Ефимович?» А он все свое: «Ох, беда, смерть идет». И так до самого света… А на следующий день, — сами знаете… в театре… убили Петра Аркадьевича… Он все знает, все…
Его взгляд стал так тяжело давить мне на веки, что мне захотелось спать… Он продолжал:
— К нему вам надо… к Григорию Ефимовичу. Он все знает. Он вам скажет, кто убил Ющинского, — скажет… Поверьте мне… Вам же польза будет… Пойдите к Григорию Ефимовичу, — поезжайте к нему…
