Константин Путилин - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]
— Не думаю... Однако идите-ка один за другим к воротам и сделайте вид, как будто совсем уходите. Я попробую поискать его один...
Все быстро оставили Путилина. А он пошел по дворовым закоулкам и шепотом говорит:
— Можно выйти! Полиция ушла...
Хитрость выручила. Не успел Иван Дмитриевич закончить своей стереотипной фразы возле мусорной ямы, как вдруг в ней послышался шорох.
— Выходи, выходи! — продолжал Путилин, приглушая голос, как человек, который опасается, что его могут услышать.
Из мусора выставилась голова и спросила:
— Ушли?
— Да, да! Ушли одураченные.
— Дай-ка мне руку, а то не выползти.
Путилин подал ему руку и помог выбраться из ямы. Да так за руку его и довел до ворот. Преступник опомнился только после ареста.
— Поддели! — простонал он, видя себя окруженным полицией.
— И на какую простую удочку! — сказал ему в тон Путилин.
КОНТРАБАНДА
До слуха управляющего морской петербургской таможней дошло, что провозится немало заграничного товара, не оплачиваемого пошлиной. Обвинение падало на заведующих пакгаузами. А однажды ему прямо было заявлено, что в таком-то пакгаузе находится тюк дорогой привозной клеенки, не значащейся в пропускных свидетельствах.
— Не может быть! — вспылил управляющий. — Такое мошенничество в моем ведомстве невозможно... А если возможно, никого не пощажу, всех виновных предам суду!
Прихватив с собой чиновника и опись товаров, управляющий отправился в указанный ему пакгауз и самолично стал проверять по ведомости все в нем находящееся. Заведовавшие пакгаузом спокойно перебирали «места», перекладываяих из одного угла в другой, и без запинки давали подробное объяснение всех товаров.
— Не угодно ли присесть, ваше превосходительство, — сказал один из них, подавая какой-то тюк вместо стула.
Управляющий опустился на тюк и продолжал зорко следить за ревизией, которая вскоре была окончена очень благополучно. Ничего лишнего не оказалось. На всех «местах» красовались пломбы.
— Напрасно только беспокоят! — сердился про себя управляющий. — Я был уверен, что клевета... Все в порядке!
Перед уходом он не скрыл перед пакгаузными причину внезапной ревизии:
— Мне было донесено, что у вас тут происходят мошеннические сделки...
— Помилуйте, ваше превосходительство! — обиженным тоном воскликнули пакгаузные. — Мыслимо ли это?
— Я и сам не верил, но больноуж категорически заявляли то мне...
— Клевета-с!
— Вижу.
— Мы служим верой и правдой.
— Нисколько в этом не сомневался, но злые люди заронили подозрение. Даже указали на товар, который будто бы хранится у вас здесь контрабандой...
— Какойже это товар?
— Клеенка.
— Ах, подлецы! — возмущались пакгаузные. — С чего это выдумывают! Вот, ваше превосходительство, сами изволите видеть, какие на нас небылицы возводят. И если б только вы указали человека, нас опозорившего, мы бы его за оскорбление в суд!
— Нет, нет... этого не надо... Лучшим удовлетворением для вас может послужить то, что в другой раз не поверю никому, что бы про вас ни говорили...
Управляющий ушел.
— Кто это о клеенке пронюхал? — удивлялись пакгаузные, убирая тюк, на котором сидел начальник.
— Надо нынче же ее на всякий случай вывезти...
— Непременно!
Тюк, заменявший стул для управляющего, немедленно был увезен.
А на другой день по таможне ходил анекдот, возбуждавший неудержимый смех, как управляющий собственной персоной своей охранял контрабанду.
ИЗ ХРОНИКИ СВЯТОЧНЫХ ПРОИСШЕСТВИЙ
РЯЖЕНЫЕ
На четвертый день рождественских праздников часу в десятом вечера раздался сильный звонок в квартире известного купца первой гильдии. В прихожую вошла старая прислуга и, не открывая дверей, спросила:
— Кто там?
— А, это ты, бабушка Авдотья? — послышался с лестницы ответ, очевидно, знакомого человека. — Впусти ряженых... Повеселиться пришли...
— У, чтоб вам пусто было! Чего зря людей-то беспокоите! Проходите мимо с песнями...
— Впусти!
— Нельзя к нам! — категорически заявила старуха. — «Самого» нет дома...
— Все равно, мы хозяйку посмешим и ребятишек.
— Нельзя, нельзя... проходите... поздноуж колобродничать...
— Да ты бы, бабушка Авдотья, хозяйку спросила: может, она и разрешит. Мы ненадолго — нам бы только обогреться.
Авдотья прошла в столовую, где все семейство сидело за вечерним чаепитием, и доложила о навязчивых гостях. После небольшого колебания хозяйка приказала впустить в зал ряженых, которых оказалось много. Костюмы на них были хотя и незамысловатые, но потешные. Особенно был забавен гармонист в рубахе сумасшедшего и белом колпаке.
Начались оживленные танцы. Сама хозяйка с дочерью и подростками-сыновьями уместилась на диван, а весь штат прислуги, то есть горничная, кухарка и старая нянька Авдотья, стояли в дверях и с большим любопытством следили за ряжеными, пытаясь угадать имена скрывавшихся под масками гостей.
Одна из костюмированных изображала цыганку. Она не принимала участия в танцах, а занимала хозяйку дома и прислугу гаданьем по руке. Купчихе она предсказала ломаным русским языком:
— У тебя будет большая пропажа! Ты не сокрушайся и мужу сокрушаться не вели! Вы люди богатые и счастливые! Воры же, конечно, бедны и несчастны...
— Ну чего ты мне лихо пророчишь?
— Это не от меня, это тебе так судьбой положено! Поэтому пропажи не ищи, не тохуже будет: убьют тебя...
Горничной цыганка шепнула:
— Будь наготове: скоро тебе здесь не служить!
На руке няньки она прочла:
— Стара, но глупа. Ничего уже не понимаешь. Будешь плакать, но поздно...
Через час ряженые скрылись.
Минут через десять после их ухода поднялась в доме суматоха. Чуть не вся квартира оказалась разграбленной. Многие драгоценные вещи из кабинета, столовой и спальни были украдены. Воры обшарили все комоды, столы и шкафы.
Для всех было ясно, что грабеж совершен в то время, когда хозяйка и прислуга любовались на гостей, очевидно участников преступления. Сейчас же снарядились на поиски ряженых, ноих, конечно, и след простыл.
Когда явился домой купец, жена со слезами на глазах рассказала ему о случившемся и умоляла не поднимать об этом дела, причем дословно передала угрозу цыганки.
— Вздор! — кричал купец. — Меня не запугаешь! Яих найду, яих проучу.
— Убьют меня, — рыдая, повторяла купчиха.
— Не бойся! Пальцем не тронут.
