Владимир Герлах - Изменник
Аверьян вошел на кухню, чтобы уточнить обстановку, увидел на диване бледного спящего Ваню, осторожно на цыпочках прошел в угол, выпил из бутылки три хороших глотка и уже собирался поставить ее на место, как вдруг услышал за спиной знакомый голос, который так редко его радовал и так часто мучил: «Аверьян! вы что тут делаете? Почему не уехали домой? Вам видно пить хочется?» Трудно было ответить сразу на три вопроса, выбрал последний, ответил дрожащим голосом: «Да, господин комендант, меня мучает жажда». — «Жажда мучает? Так что же вы мне сразу не сказали? и по углам как вор шарите? Пойдемте со мной, я вас угощу. Я не допущу, чтобы вы тайком пили то, что вам надлежит пить при всех и со всеми». Аверьян чувствовал западню, но подчинился и пошел за Галаниным в столовую, где сидело и шумело большое общество. Против своей воли уселся за стол рядом со своим начальством, против учительницы Веры, взял стакан водки налитый услужливой рукой Галанина, не веря своим ушам слушал: «Вот, Вера Кузьминична, мой знаменитый кучер, неустрашимый вояка, Аверьян, тот, которого мы оба так любим. Я уверен, что вы рады видеть его на месте вашего жениха и пить за его здоровье. Пейте же, Аверьян, утолите вашу жажду и отвечайте мне на мои вопросы». Аверьян выпил залпом свой стакан и с радостью заметил, что Галанин немедленно наполнил снова и готовился отвечать на вопросы, не думая, знал, что думать ему нельзя и что думает за него комендант, а он только исполняет его приказания. Слушал и удивлялся, поневоле стал думать и вспоминать… «Вы, Аверьян, видели Веру Кузьминичну, когда мы уезжали в район? Говорите и не лгите. Почему вы повернули поэтому лошадей и погнали их на винный завод?» Трудно было так сразу вспомнить, но, вдруг голова его прояснилась и он вспомнил все от начала и до конца. Все его обиды и унижения: «от истории с наливкой и до того как девки его без штанов гоняли по сараю». Я испугался, ведь вы же сами приказали взять эту наливку для вашей Веры и Вари Головко, а потом на меня же и накричали. «Мне и самому было обидно, что Вера Кузьминична не пришла, вас обманула, разве я виноват?» Галанину, видно его ответ не понравился: «Я вас не спрашиваю, кому было обидно, мне или вам. Я вас спрашиваю, почему вы, когда увидели Веру, вместо того, чтобы мне сказать об этом, погнали за угол?» Несправедливость была ясная и хотя Аверьян и привык к несправедливостям, на этот раз не вытерпел: «Да я! Вот не встать мне с этого места! Чтоб мне провалиться тут же бесследно. Да как бы я посмел. Разве я не видал, что вы были сам не свой когда узнали, что Вера не придет? Истинный Бог, видал. Видал и даже очень вам сочувствовал. Не видал я ее. Чтоб я сдох! что б я подавился вот этой самой водкой, что я пью. Вы мне сами приказали к Столетову ехать, чтобы с ним вместе горе залить. Господи, такое скажете! За что? Я за вас, господин комендант жизню отдам, а не то что. Нет! Я человек прямой и вам преданный, не обижайте меня такими словами!» — «Ладно… верю. Хотите еще, Аверьян? хотите? Нате и пейте. А скажите, Аверьян, вот что-то плохо помню, напился с вами как свинья. Не помню, где я с девкой спал?» — Этот вопрос был легкий, вспоминать не приходилось, нужно было только немного уточнить: «Как свинья напился. И зачем вы себя обговариваете? Пьяным вас я ни разу не видал, только веселым. Не напиваетесь вы так, как другие, которые на кухнях на диванах валяются, всякие инженеры с девкой спали? да не было этого, не было и совсем напрасно. Помните я вам на Лизу показывал, та что коло вас крутилась и глазищами ела, та сама хотела и меня так просила свести ее с вами, так вы ж не схотели и меня же на смех подняли; и она, сука, меня потом со злости без штанов по сараю гоняла, а напрасно. За нашим комендантом, Вера Кузьминична, все бегали. Но он не такой. Он во какой, он брезгувает!»
Вера вспыхнула, ушла на другой конец стола к остальным, окружившим инженера Холматова, который успел отдохнуть и вернулся снова гулять. Оставила их одних, коменданта с кучером, веселилась со своим женихом, но одним ухом слушала их пьяные излияния и искоса наблюдала как Галанин подливал водки Аверьяну и пил сам. Аверьян, почувствовав что сегодня его испытания кончились, расчувствовался, от водки и в особенности от доброты и участия своего коменданта, слушал его открыв рот как зачарованный: «Вы, Аверьян мой единственный верный друг, вы не будете верить, если вам будут на меня клеветать. Я знаю, что вы никогда не усомнитесь в моей порядочности и честности. За ваше здоровье, Аверьян!» Аверьян чокался, пил залпом, зажмурив глаза, свирепо сжимал кулаки: «Я, усомниться? Какие такие сволочи на вас клеветают, кто они? Я их расшибу, я им гадам все хайло раскрованю. Я за вас жизню отдам». Галанин его успокаивал: «Верю! верю, не волнуйтесь, пейте и слушайте, что они поют».
Пели ладно и хорошо под аккорды гитары
«Широка земля моя родная!
Много в ней лесов полей и рек!
Я другой такой земли не знаю,
Где б так счастлив был бы человек!»
Пели чуть не рядом с этими двумя собутыльниками, пели забыв их, объединившись в одном порыве любви к своей порабощенной оккупированной родине и чувствовали себя радостными и счастливыми, не думали о двух неудовлетворенных и, очевидно, страдающих. Один, комендант, страдал, чувствуя свое одиночество среди людей, к которым рвалось его сердце. Другой, кучер, страдал от невозможности доказать свою преданность, свою готовность на самом деле отдать, не шутя, свою маленькую жизнь за свое начальство.
Но оба инстинктивно чувствовали, что были они здесь лишние на этом празднике, виновниками которого были они. Галанин выхлопотал освобождение Холматова, Аверьян привез его из областного города и всю дорогу кормил и поил водкой, которую он припас только для самого себя. А все, и жених Веры и она сама и все остальные, забыли об этом не обращали на них никакого внимания, пели и веселились. Поэтому и явилась у обоих одна мысль: уйти и не мешать! И Аверьян обрадовался, когда получил, наконец, приказ: «Нам пора! Пусть они веселятся, не будем им мешать. Допейте ваш стакан и идите к лошадям, я сейчас же за вами». И не обманул, воспользовался общим оживлением и смехом, когда дядя Прохор, начал кричать: «горько!» и довольный Ваня, поймал Веру и целовал ее в крепко сжатые губы. Весело стало как на свадьбе, смеялись все, за исключением Шурки, случай был не плохой, чтобы уйти не попрощавшись.
Галанин уселся в бричку, Аверьян погнал лошадей, выехали на площадь, Аверьян уже стал заворачивать к комендатуре, как получил приказ, которому подчинился, не рассуждая: «Вы куда? Кто вам сказал, что домой? Погоняйте к мосту. Поедем кататься в лес. Подгоните-ка сивого, он что-то лениться у вас начинает. Так его. Но не усердствуйте слишком, Аверьян. А как они все-таки хорошо пели все там на помолвке. Какие слова манящие. Вы умеете петь? Пойте Аверьян, и подгоните лошадей!» Аверьян пустил лошадей рысью, бричка прыгая на ухабах, катилась к заставе. Пел Аверьян плохо, фальшивым фальцетом:
