Валерий Золотухин - Знаю только я
Они захватывают театр, чтобы сдавать в аренду и этим кормиться, а не чтоб Любимов сдавал, грубо говоря.
Если хочешь жить легко И к начальству ближе,
Держи попку высоко,
А головку ниже!
17 августа. Вторник
Всю ночь плакал о Денисе, оставив его за рещёткой ворот Лавры, одинокого — Господи, прости! — одинокого в своей кровати на сетке, в келье на 20 человек. Он снова «в армии».
Пишу — плачу…
И вторая тема плача — Герострат Николаевич Губенко. То, что я увидел вчера в театре, врагу не пожелаешь. Это же надо так расправиться с Любимовым, с историей театра.
Я долго боялся идти. Не хотелось видеть, встречаться с бывшими коллегами. А потом думаю — да чего я боюсь, чего я испугался? Подъехал к бывшему подъезду, с волнением неуемным подхожу к стеклянным дверям. В дверях мальчик, за ним Шацкая, машет руками:
— Не пускать!
Я также жестом подзываю ее к себе.
— Мне в 307-ю, там мои вещи…
— Все опечатано, и твой шкаф тоже. Надо спросить Токарева.
Уходит. Долго никого нет. Идет дождь. Бежит Габец, с видом «как можно не пускать Золотухина?».
— Спасибо, Лена.
— Посиди здесь, Валера.
Сажусь…
Втроем они, Шацкая, Лена Габец и Лена-уборщица, сопровождают меня к моей гримерной. Габец дает мне ключ. Шацкая:
— Открой сама!
— Зачем? Это его гримерная.
Открываю. Они садятся, две Лены, к столу писать акт — что я возьму. Достаю афишки с просьбой помочь храму. Шацкая внимательно прочитывает всю листовку.
— Сколько здесь штук? Посчитай…
— Нина, что за глупости — весь тираж.
Всё пишут «понятые», и я расписываюсь в получении. Делаю все молча, наблюдаю. Жду, когда Шацкая спросит, как Денис. Ничего подобного. Какие-то глупые реплики, но очень деловые. Паноптикум. Закрываю сам дверь. Отдаю ключ. Благодарю. Ухожу. Внизу опять Сайко, Шацкая — охраняют от меня театр. У них сегодня праздник — у Губенко день рождения…
8 сентября. Среда, мой день
Все прошло чисто. Венька зачитал письмо шефа, я зачитал заявление труппы[339]. «Содружество» явилось в полном составе, боясь увольнения. С Жуковой даже намека на взаимопонимание не произошло — кругом «виноват» Любимов. «А зачем мне уходить в другое здание? Я 27 лет проработала. Из Щукинского берем дипломные спектакли…»
Не похоже, что их заявления наши напугали…
Любимов — никаких компромиссов. Очень хорошие дела в Бонне, дают «крышу» в Финляндии, зовут в Грецию. «Медея» с А.Демидовой, «Живаго», «Борис Годунов», «Живой». Некоторое ощущение победы…
12 октября. Вторник
Молитва, зарядка.
Что касается освобождения театра — оно затягивается. Так просто их оттуда не выкуришь. Бумага за бумагой, суд да пересуд. «Зачем вам помещение, если вы объявили о закрытии театра?» И правильно говорят. Поэтому пусть власти, если они хотят, чтоб была «Таганка», вернут нам помещение и выкурят охрану «Эдила».
14 октября. Четверг
Молитва, зарядка.
«Петровка, 38.
Начальнику ГУВД г. Москвы Панкратову В.И.
Уважаемый Владимир Иосифович!
Рещёнием арбитражного суда Театру на Таганке возвращено его помещение. Однако частная охрана «Эдил», нанятая Губенко с бывшим депутатом Седых-Бондаренко, не подчиняется рещёнию суда и не пускает нас в театр. Убедительно просим Вас вмешаться в нашу проблему и снять частную охрану с государственного театра.
С уважением, народный артист В.Золотухин».
15 октября. Пятница
Молитва, зарядка.
Мозг, душа, сердце — все органы и все время подчинены одной проблеме, одной цели: что бы еще изобрести, кому дозвониться, написать, послать факс или телеграмму с просьбой помочь выбить губенковскую охрану из театра.
17 октября. Воскресенье — отдай Богу
Я вывесил в театре рещёние совета коллектива следующего содержания:
«В связи с рещёнием арбитражного суда о возвращении Театру на Таганке всего комплекса зданий, а также с резко изменившейся политической ситуацией в стране просить художественного руководителя и директора Театра на Таганке Ю.П.Любимова разрешить подготовить театр к открытию
30-го сезона 12 декабря, в день новых демократических выборов, премьерой спектакля “Доктор Живаго”».
Приклеено это было 14-го, а 15-го утром я увидел только следы от листка. Противоборствующая сторона хозяйничает уже и на нашей стороне. Чудовищно! Сплошное насилие. Грязь и запустение на той половине. Мусор лезет из урн. Бродят голодные кошки, ОМОН сутками смотрит телевизор. Нашли теплое место.
18 октября. Понедельник
Молитва, зарядка.
Коротаю вечер, чтоб скорее лечь спать, ничего не лезет в ум после девяти часов вечера. Утомляемость жуткая. Безделье это называется; я тоскую по 307-й гримерной, по закоулкам той сцены и ее закулисья. Неужели мы не вернем себе эту сцену? Провал их замыслов очевиден, их жалко, и все-таки они не сдаются, не уходят, не поднимают руки вверх! Хочется предложить им написать каждому индивидуальное письмо Любимову, дескать, прости, отец родной, бес попутал. Да разве они пойдут на это?! Гордые.
28 октября. Четверг
Молитва, зарядка, душ.
Я видел вчера счастливого Шнитке, я видел его таким, каким хотел видеть в Вене и не увидел.
— Альфред Галич, мы не стали хуже после Вены?
— Гораздо, гораздо лучше, гораздо лучше… Я счастлив, что я это увидел, спасибо. Я вам очень благодарен, спасибо, спасибо! Мне этого так не хватает здесь…
Жена его тоже была озарена и повторяла за ним, улыбаясь тепло: «Намного лучше, намного, очень хорошо!» Я видел людей искренних и был счастлив, я обнимал их, целовал, я не мог удержать себя от этого телячьего восторга и его проявления. У Шнитке, казалось, на глазах были слезы, и выглядел он мощно, а не немощно.
30 октября. Суббота. 8.30
Молитва, зарядка, душ.
Вчерашний спектакль[340] был лучший из всех трех сыгранных. Жалко, что именно этот спектакль не увидел Любимов. Ну да, Бог даст, мы не слишком разочаруем шефа. Кого он и будет ругать и кому делать замечание — так это меня и мне, и дай-то Бог. Надо сказать, что я соскучился по старику. Надо же, никогда такого не было, просто по-человечески хочется увидеть его бодрым и здоровым, да нет, даже просто увидеть.
13 декабря. Понедельник
Молитва, зарядка.
…Театр. Келья. Вчера здесь были съемки для японского телевидения. Снимали мои слова о Высоцком, но случайно проходящий Любимов после некоторых иронических реплик, проверочных вопросов согласился сесть и сказать. И великолепно сказал о Володе и о том, как проходимцы могут подтасовывать его песни под свои дела. Например, «Охоту на волков» кто-то связал с сюжетом событий 3–4 октября, и получилось: те, кто в Лефортове, — волки, а кто их туда привез — охотники. Обратный смысл.
