Владимир Карпов - Судьба разведчика
Жук поспешил к воротам.
— Не должно бы, в помещении стрелял, — сказал Пролеткин и, кивнув на унтер-офицера, спросил: — Куда этого, товарищ старший лейтенант? Может, и его кокну потихонечку?
— Прихватим с собой как вещественное доказательство, — сказал Ромашкин, подумав, что пока сделано лишь полдела. — Ну-ка, хлопцы, Хамидуллин и ты, Вовка, переодевайтесь, я пойду за разводящего. Нужно посты снимать, время не ждет.
— Может, этого впереди пустим? Он пароль и отзыв знает, — предложил Пролеткин, показывая на гитлеровца, который все ещё тянул руки к потолку. Немец был бледен, у него дрожали щёки и обалдело бегали глаза, из-под фуражки о щекам струился пот.
— А если вместо пропуска он крикнет предупреждение часовым? — возразил Ромашкин.
— А во! — сказал грозно Рогатин и ткнул пистолетом в живот начальника караула. Тот не понимал, о чем идет речь, и ещё больше вытянулся. — Он, видать, не из храбрых. Я когда вон того трахнул, этот выбежал из своей комнаты и сразу руки в гору задрал.
— Опасно с ним связываться. В него стрельнешь, часовые или зенитчики могут услышать, — не соглашался Ромашкин. — Будем действовать, как раньше наметили.
Двое разведчиков и Ромашкин взяли немецкие автоматы, проверили их, зарядили и, построившись в затылок, зашагали к воротам.
Хотя опасность ещё не миновала и было неизвестно, чем все это кончится, разведчики, глядя на марширующих товарищей, невольно заулыбались. У ворот Ромашкин остановил группу. Он выждал время, когда должна выходить смена, и вывел ребят точно по установленному в карауле режиму.
Смена зашагала к складу. Со стороны огневых позиций зенитчиков доносился громкий говор. Зенитчики даже не подозревали, что творится во мраке ночи рядом с ними.
Разведчики шли ровным шагом, не рубили строевым, но и не волочили ноги, шли спокойно, как это делали смены, которые они видели за эти дни.
«Трое на двоих, справимся ли без шума? —думал Василий. — Если бы не отделяло проволочное ограждение, Хамидуллин один переломал бы им хребты. Главное, чтоб пропустили за проволоку».
Ромашкину было видно, как темные фигуры часовых, завидев смену, не торопясь побрели к воротам. Уже звеня запором, один из солдат, как и полагалось в подобном случае, крикнул: «Кто идет? Пароль!» Василий, шедший первым, невнятно пробормотал в ответ и ускорил шаг. «Надо поскорее сблизиться». Часовые не поняли, что сказал Ромашкин, приняли его за разводящего, впустили смену и в следующий миг оба свалились, оглушенные ударами автоматов по голове.
Разведчики, те, кто наблюдал за сменой из-за ворот, побежали к складу с вещевыми мешками, в которых была взрывчатка и бикфордов шнур. Ромашкин подскочил к двери крайнего хранилища и остановился. Перед ним тускло мерцала не дверь, а целые металлические ворота. Они были заперты. Как же их открыть? У разведчиков не было для этого никаких приспособлений. Замки оказались внутренними, в плотном теле двери чернели лишь замочные скважины. Разведчики, обескураженные, топтались на месте. Вот так штука! Караул снят, часовые сняты, а в хранилище не проникнешь. Пролеткин схватил лом со щита с противопожарным инструментом. Но Ромашкин остановил его после первого же удара. Двери страшно загудели, разведчикам показалось, что этот гул услышали не только зенитчики, но даже ближние гарнизоны.
Вдруг Ромашкин вспомнил: «У нас в училище после закрытия складов ключи сдаются опечатанными в караульное помещение. Может, и у немцев так же?»
Василий велел подождать его, а сам побежал в дом, где осталась перебитая охрана. Он торопливо перерыл все ящики в столе начальника караула, а потом увидел на стекле в застекленной витрине одинаковые кожаные мешочки с печатями из мастики. Схватив их, Ромашкин поспешил назад. Он бежал, стараясь ступать как можно мягче, опасаясь, что зенитчики услышат его топот. Здесь никто раньше не бегал, жизнь на складе шла спокойно, бегущий человек мог сразу насторожить. Василий перешел на мягкий, торопливый шаг и, тяжело дыша от возбуждения, наконец подошел к ожидающим его разведчикам.
… Когда раздался первый взрыв, все вокруг озарилось ярко-красным отсветом. Пламя первого взрыва ещё не погасло в черном небе, а в него уже устремились снизу два новых огненных шара. У пленного начальника караула от ужаса глаза едва не выскочили из орбит — для него эти взрывы означали неминуемый расстрел, если попадет в руки своих начальников. Понимая это, унтер-офицер бежал вместе с разведчиками к линии фронта, даже не помышляя о том, чтобы удрать. Ромашкин спешил; пока позволяло время, нужно было уйти из этого района подальше, скоро начнется облава. У всех было тревожно и радостно на душе.
В эту же ночь группа благополучно перешла линию фронта. Утром разведчики были уже в штабе полка. Ромашкин искренне удивился, когда полковник Караваев спросил его:
— Ну, как дела? Что будем докладывать командованию?
Разведчикам казалось — склады рванули и брызнули огнем в небеса так, что было слышно и видно и в Москве, и в Берлине, а оказывается, ничего ещё не известно даже здесь, в полку.
Ромашкин доложил о выполнении задачи и, кивнув в сторону «языка», добавил:
— Он все видел и может подтвердить. Это начальник караула.
Командир поздравил разведчиков с успехом, каждому пожал руку и пообещал:
— Всех вас, товарищи, сегодня же представим к награде. Ромашкин смущенно покашлял, а потом, решительно вскинув голову, сказал Караваеву:
— Уж если зашел разговор о наградах, прошу вас, товарищ полковник, представить к награде парторга группы — рядового Рогатина. Если бы не он, мы не справились бы с задачей.
Линтварев так и всплеснул руками от неожиданности и весело сказал, обращаясь к Рогатину:
— Ну вот, а ты отказывался: «Говорить не умею!»
— Все он умеет, товарищ подполковник, и говорит лучше нас всех — только на особом языке, на языке разведчиков, — в тон замполиту шутливо сказал Ромашкин и серьезно добавил: — А насчет награды ещё раз прошу представить рядового Ивана Рогатина к ордену именно как парторга.
И Василий подробно рассказал обо всем командованию.
Почти три месяца войска готовились к штурму Восточной Пруссии. Разведчики искали удобные подступы к обороне врага, уточняли расположение дотов, засекали огневые точки, выясняли, кто здесь обороняется, что замышляет. Тысячи глаз, приникнув к биноклям и стереотрубам, вглядывались во вражеские укрепления, изучали, оценивали, прикидывали, как их брать. Немецкие позиции фотографировали с самолетов и, сравнивая снимки, в штабах следили за изменениями на фронте и в глубине обороны противника. В нашем тылу росли штабеля боеприпасов — снарядов, мин, гранат, патронов, — укрытые брезентом, замаскированные ветками. Ромашкин видел, как артиллеристы спорили из-за места — негде было ставить орудия. В распоряжении полка Василий насчитал почти пятьсот гаубиц, пушек иминометов — около двухсот пятидесяти стволов на один километр фронта!
