Владимир Мономах - Русская правда. Устав. Поучение
180
…лютый звѣрь скочилъ ко мнѣ на бедры и конь со мною поверже. – Кто такой этот «лютый зверь», не ясно. Предположение некоторых исследователей, что это волк – невероятно: волк не может вскочить так высоко, к тому же волк слишком труслив. По-видимому, это зверь из породы кошачьих. «Лютый зверь» упоминается также в «Слове о полку Игореве»; о Всеславе Полоцком говорится: «…скочи отъ нихъ (от киевлян. – Д. Л.) лютымъ звѣремъ въ плъночи изъ Бѣлаграда, обѣсися синѣ мьглѣ».
181
…отроку моему… – «Отроки» – особый разряд княжеских слуг, его «дворовых воинов», телохранителей, младшие члены дружины.
182
…на зною и на зимѣ…– Зима здесь означает просто «холод», «стужу». Ср. в «Повести временных лет» под 1093 г. о пленниках, взятых в мае месяце: «зимою оцѣпляеми»; ср. также в Ипатьевской летописи под 1187 г.: «и на ту осень бысть зима зла велми».
183
Еже было творити отроку моему, то сам есмь створилъ, дѣла на войнѣ и на ловѣхъ, ночь и день, на зною и на зимѣ, не дая собѣ упокоя. – Этот литературный автопортрет Мономаха не прикрашен. Вот какую, например, характеристику дает Мономаху в своем послании к нему киевский митрополит из греков Никифор (1104–1121), неоднократно общавшийся с Мономахом: «Что говорить такому князю, который больше на сырой земле спит, дому бегает, платье светлое отвергает, по лесам ходя, сиротинскую (нищенскую) носит одежду, и только по нужде, входя в город, облекаешься в одежду властелинскую!.. Мы знаем, что для других ты любишь готовить обеды обильные, чтобы на них пригласить всех, и достойных и случайных людей, ради княжеского величия; а сам служишь и работаешь своими руками, и доходит подаяние твое даже и до полатей («даже до комаров»), что ты исполняешь ради княжения и власти: другие насыщаются и упиваются, а сам ты сидишь и смотришь только, как другие едят и пьют, довольствуясь малою пищею и водою. Так ты угождаешь своим подданным, терпеливо сидишь и смотришь, как рабы твои упиваются, и этим поистине угождаешь им и покоряешь. Так ты относишься к вкушению, что я сам знаю… Я знаю, что, с тех пор как ты родился и в тебе утвердился ум, от того возраста, когда можно было благотворить, то руки твои, по благодати Божией, ко всем простираются; никогда не прятал ты сокровищ, никогда не считал ты золота или серебра, но все раздавал, черпая обеими руками…» (перевод А. С. Орлова; Владимир Мономах. М.; Л., 1946. С. 51–52); послание Никифора встречается в списках XVI в. и помещено в Макариевских Великих Четьих Минеях под 20 июня (Русские достопамятности. М., 1815. Ч. I. С. 3.).
184
Бирич – глашатай, вызывавший к суду ответчиков, а также сборщик податей и штрафов, блюститель порядка.
185
И в ловчих ловчий нарядъ сам есмь держалъ, и в конюсѣх, и о соколѣхъ и о ястрябѣх. – Ястребиная и соколиная охота на Руси была любимой потехой феодальной верхушки. Еще Русская Правда за кражу сокола и ястреба в чьем-либо перевесе назначает штраф в три гривны (Краткая Правда, ст. 37, Пространная Правда, ст. 81). Образы соколиной охоты проникли в летопись (ср. в «Повести временных лет» под 1097 г.: «и сбиша угры акы в мячь, яко се соколъ сбиваеть галицѣ»), в «Слово о полку Игореве». Восторженный гимн охоте с ловчими птицами представляет собой «Урядник сокольничья пути» времени Алексея Михайловича. Ее описание см. у С. Т. Аксакова в «Записках ружейного охотника».
186
…и от воды… – Возможно, Мономах вспоминает тот случай, когда в 1093 г. на его глазах утонул в Стугне его брат Ростислав и сам он, очевидно, подвергся смертельной опасности.
187
О, многострастный и печалны азъ! – Этими словами открывается письмо Владимира Мономаха своему двоюродному брату Олегу Святославичу (Олегу «Гориславичу» «Слова о полку Игореве»), написанное, как доказывает наиболее авторитетный исследователь сочинений Мономаха И. М. Ивакин, в 1096 г. Этой датой, как мною предположено выше, и объясняется включение всех сочинений Мономаха в «Повесть временных лет» именно под этот 1096 г. Обстоятельства, при которых написано это письмо, следующим образом рассказаны В. Л. Комаровичем: «В Поучение, как сказано, вставлено письмо Мономаха к Олегу Черниговскому – тому самому, которого “Слово о полку Игореве”, за “сеявшиеся” им усобицы, вместо Святославича величает с горькой иронией “Гориславичем”. Письмо к нему начинается внутри Поучения, вероятно, со слов: “О, многострастный и печалны азъ!” – и написано значительно раньше, чем само Поучение, а именно в том самом 1096 г., на который падают породившие это письмо события. Борьба из-за вотчины Олега, Чернигова, в свое время отданного несправедливо Владимиру, но уступленного им обратно Олегу, как рассказано в Поучении, в 1094 г., возобновилась, лишь только Мономаху со Святополком удалось одержать верх над помогавшими Олегу половцами. Выгнанный из Чернигова, Олег затворился в Стародубе и после осады вынужден был принять условия победителей. Но усобица, как пожар, успела уже перекинуться и на более отдаленные области. В муромо-рязанские владения Олега вторгся сидевший перед тем в Курске младший Мономахович Изяслав, овладел было Муромом, но в битве с подоспевшим туда Олегом, 6 сентября 1096 г., был убит. Это-то событие и послужило поводом к переписке Мономаха с Олегом. Впрочем, к ней причастен еще старший Мономахович, сидевший в Новгороде, Мстислав, двинувшийся оттуда оборонять ростовские владения своего рода, лишь только их захватил, вслед за победой над Изяславом, Олег. Принудив Олега уйти из Ростова и Суздаля, Мстислав, говорит летопись, “приде Суждалю и, седя ту, посылаше к Ольгови, мира прося, глаголя: Азъ есмь мнии тебе, слися к отцю моему”. То же писал он ему и раньше, перед выступлением из Новгорода: “Азъ пошлю молится съ дружиною своею къ отцю своему, и смирю тя со отцемь моим. Аще и брата моего убилъ еси, то есть недивьно, в ратех бо и цари и мужи погыбають”. Вот такое письмо к отцу, посланное Мстиславом, очевидно, уже из Суздаля, и понудило Мономаха написать, со своей стороны, Олегу. В письме к нему он прямо ссылается на почин в этой переписке своего старшего сына: “Да се ти написах, зане принуди мя сынъ мой… прислалъ ко мнѣ мужъ свой и грамоту, река: “Ладимъся и смеримся, а братцю моему Судъ пришелъ. А вѣ ему не будевѣ местника, но възложивѣ на Бога, а стануть си пред Богомь; а Русьскы земли не погубим””. Вняв совету своего старшего сына, Мономах и шлет Олегу слова примирения: “Послушах сына своего, написах ти грамоту”. Перед нами, таким образом, отрывок довольно оживленной переписки трех лиц, непосредственных участников породившего эту переписку события» (История русской литературы. Т. 1. С. 295–296).
