Бенгт Янгфельдт - Ставка - жизнь. Владимир Маяковский и его круг(Без иллюстраций)
Восьмого апреля Маяковский посмотрел новый фильм Александра Довженко “Земля” и после показа пригласил режиссера зайти к нему на следующий день: “Давайте посоветуемся, может быть, удастся создать хоть небольшую группу творцов в защиту искусства, — сказал он, добавив: — Ведь то, что делается вокруг, — нестерпимо, невозможно”. Но встреча с Довженко не состоялась, вместо этого 9 апреля Маяковский принял участие в “разговоре”, лишь подтвердившем правоту его анализа. Участниками дискуссии были студенты Московского института народного хозяйства им. Плеханова, где Маяковский выступал в тот же день, когда должен был встретиться с Довженко.
Маяковский обычно ждал такие встречи с нетерпением, но на этот раз у него был грипп и высокая температура, и когда он приехал в институт, его глаза сияли нездоровым блеском. От привычного боевого настроения не осталось и следа: не успев войти, он сразу спешит к двери в другом конце аудитории, чтобы укрыться от публики. Он пытается отворить дверь, но она не поддается. Стучит тростью. Напрасно. Он опускается на скамью. “Казалось, он хочет спать или его гнетет высокая температура, грипп, — вспоминал Славинский, молодой поклонник Маяковского, сохранивший память об этом выступлении для потомков. — Он сидел, опустив голову, с закрытыми глазами, не снимая шляпы”.
Публика собиралась медленно, привычной для выступления Маяковского давки и переполоха не было и в помине. Возможно, студентов отвлекли другие заботы: часть уехала в деревню помогать колхозникам, часть сдавала экзамены. Это была первая весна первой пятилетки, так называемая “первая большевистская весна”: Пасха уступила место весенней посевной, звон церковных колоколов — грохоту тракторов и сеялок.
В чем бы ни заключалась причина, Маяковскому пришлось начать выступление при неполном зале, и первым делом он сообщил, что его еле-еле уговорили прийти туда: “Мне не хотелось, надоело выступать”. В ответ на его предупреждение: “Когда я умру, вы со слезами умиления будете читать мои стихи”, — некоторые засмеялись. “А теперь, — продолжил он, — пока я жив, обо мне много говорят всякой глупости, меня много ругают. Много всяких сплетен распространяют о поэтах. Но из всех разговоров и писаний о живых поэтах обо мне больше всего распространяются глупости. Я получил обвинение в том, что я — Маяковский — ездил по Москве голый с лозунгом: “Долой стыд!” Но еще больше распространяется литературной глупости”.
Многие слушатели были положительно настроены к Маяковскому, но некоторые пришли только для того, чтобы его шпынять. Когда, читая “Во весь голос”, он дошел до строк: “Неважная честь, / чтоб из этаких роз / мои изваяния высились / по скверам, где / харкает туберкулез, / где блядь с хулиганом / да сифилис”, — его перебивают, протестуя против “грубых слов”, и он вынужден прервать чтение. Вместо этого он читает несколько других стихотворений, после чего просит присутствующих задавать вопросы. Один студент говорит, что не понимает “Облако в штанах”. Маяковский не отвечает. Другой передает на сцену записку: “Верно ли, что Хлебников гениальный поэт, а вы, Маяковский, перед ним мразь?” Маяковский отвечает, что не хочет соревноваться с другими поэтами, но что хороших поэтов в Советском Союзе мало. Уставший, он спускается и садится на лестницу трибуны, прикрывая глаза, часть публики его едва видит. Берет слово студент Зайцев: “Товарищи! Рабочие не понимают Маяковского из-за маяковской манеры разбивать строки”. Маяковский ответчает: “Лет через пятнадцать-двадцать культурный уровень трудящихся повысится, и все мои произведения станут понятны всем”. Студент Михеев добавляет: “Пусть Маяковский докажет, что его через двадцать лет будут читать. — Публике смешно. Он продолжает: — Если товарищ Маяковский не докажет этого, не стоит заниматься писанием”. На-
I
строение в зале становится все более воинствующим. Другой студент, Макаров, объясняет: “Маяковский поэт. А я — люблюпоэзию. Люблю читать стихи, могу читать любого. Маяковского я не мог читать ни в какой аудитории”.
На вопрос^чтоон написал о Ленине, Маяковский отвечает чтением отрывка из поэмы “Владимир Ильич Ленин” о смерти Ленина. Он читает с колоссальной силой, и публика отвечает громом аплодисментов, что, однако, не мешает одному студенту подняться на трибуну и заявить: “Маяковский говорит, что уже двадцать лет пишет. Но он много говорит о себе, много себя восхваляет. Нужно бросить это дело. Маяковскому нужно заняться настоящей работой”. Вытеснив студента, Маяковский возмущенно отвечает: “Предыдущий оратор говорил глупости: за сорок пять минут я ничего не говорил о себе”. Из зала раздается голос: “Надо доказать”. Маяковский просит поднять руку тех, кто не понимает его поэзию, — отзывается четвертая часть публики. Пьяный студент по фамилии Крикун, взяв слово, заявляет: хотя Маяковский проповедует правильные политические взгляды, он “делает перегибы в своей работе, как партийцы в своей политической деятельности”. В качестве примера он приводит стихотворение, в котором на полутора страницах повторяется слово “тик-так”. Маяковский бросился на трибуну с протестом: “Товарищи! Он врет! У меня нет такого стихотворения! Нет!!” Крикун отказывается покидать трибуну: “Читаемость Маяковского слаба, потому что есть в работе Маяковского перегибы”. Маяковский разъярен: “Я хочу учиться у вас, но оградите меня от лжи… Чтобы не вешали не меня всех дохлых собак, всех этих стихов, которых у меня нет. Таких стихов, которые приводили здеь, у меня нет! Понимаете? — Нет!!”
Атмосфера накалена до предела, Маяковский и его оппоненты не уступают друг другу. Студенты начинают выкрикивать с мест, не прося слова. Одна студентка размахивает руками. Маяковский: “Не машите ручкой, от этого груши с дерева не ссы- пятся, а здесь человек на трибуне”. Приводя цитаты из выступлений студентов, Маяковский показывает, насколько плохо они разбирались в поэзии: “Я поражен безграмотностью аудитории. Я не ожидал такого низкого уровня культурности студентов высокоуважаемого учреждения”. Студент в очках кричит: “Демагогия!” — “Демагогия?! Товарищи! Это демагогия?!” — спрашивает Маяковский у публики. Студент кричит в ответ: “Да, демагогия”. Маяковский, склонившись вниз, приказывает ему с трибуны громогласным голосом: “Сядьте!” Отказавшись садиться, студент продолжает кричать. Все встают. “Сядьте! Я вас заставлю молчать!” Публика успокаивается, все садятся. В очередной раз Маяковский одержал победу в поединке с публикой. Но цена победы велика. Шатаясь, он спускается с трибуны и, опустошенный, садится на ступеньки. Покидая зал, он забыл трость, чего никогда прежде с ним не случалось.
