Валерий Григорьев - Обречены на подвиг. Книга первая
– Какое число М видел на приборе? – задает вопрос командир.
– Два тридцать пять! Не знаю почему. Самолет больше не гнался! Я пытался разогнать больше, но остаток был четыре с половиной, и мне пришлось отключить форсажи.
– Странно, на два тридцать пять у него наилучшие разгонные характеристики, и он прет, как танк – только и успевай следить за числом М, чтобы не пройти ограничения. Может, у тебя были выпущены тормоза?
– Никак нет! Вы же говорили про это. Я специально проконтролировал и лампочку, и ползунок выпуска на РУДе, – искренне объясняет летчик.
– Тогда, может быть, нечаянно выпустил шасси? – внимательно глядя в глаза подчиненному, спрашивает Евгений.
– Да нет же, все три красные лампочки убранного положения горели. Я тоже на это обратил внимание, ведь вы мне рассказывали случай с Семиком! – так же искренне отвечает замполит.
– Но ты ведь понимаешь, что такого не должно быть? – не может уяснить причину плохого разгона командир.
– Так точно, понимаю, но самолет не гнался! – упрямо настаивает вновь испеченный покоритель стратосферы и сверхзвуковых скоростей.
– Ладно, дождемся расшифровки объективного контроля, – разумно решает комэска.
Но все стало ясно еще до расшифровки. Прибежал перепуганный техник самолета и доложил, что на его аппарате «сгорели» все звезды на крыльях и бортовой номер на фюзеляже. И звезды, и номер на МиГ-25-й наносились специальной термостойкой краской, которая выдерживала температуру минимум триста пятьдесят градусов.
Стало понятно, что летчик превысил число М, равное трем. Недорезов сразу же начал его трясти:
– Какое было М на самом деле? Не три тридцать пять?
Аблязин упорно твердил:
– Больше два тридцать пять не видел!
– Хорошо, разберемся, – сурово сказал комэска, беря в руки еще влажную сигналограмму.
И разобрались. Хамид ошибся: число М после запятой было действительно больше – четыре десятых! Но перед запятой-то стояла цифра 3. Летчик «проспал» полный оборот стрелки указателя числа М. Новый абсолютный рекорд мира для серийных самолетов – 3 604,24 километра в час! Знай наших – рекорд американца Э. У. Джоуренца, который он установил 28 июля 1976 года, побит на целых 74,68 километра! То, к чему летчики-испытатели готовятся годами, тщательно просчитывая профиль полета, его режимы, возможные неприятности и последствия, наш Хамид совершил в первом же полете. Мало того, он этого даже не заметил! Жаль, конечно, что нельзя было его официально зарегистрировать, наоборот, все усилия были направлены на то, чтобы «замять» это «выдающееся» достижение. Со всеми погрешностями урезали М до 3,28. Но и этого было бы достаточно, чтобы снять самолет с эксплуатации, а летчика-рекордсмена навсегда изгнать из авиации.
Как поступили с самолетом? На нем, кроме обгоревших номеров и звезд, других свидетельств «нового мирового рекорда» не было. На всякий пожарный руководство авиации ПВО вызвало комиссию Министерства авиационной промышленности, в состав которой были включены эксперты по самолету и двигателям, а также летчик-испытатель. Комиссия колдовала вокруг самолета около недели, потом отгазовали двигатели, о чем-то долго советовались, и наконец летчик-испытатель поставил точку на этом деле, выполнив облет самолета на потолке.
– Самолет годен к дальнейшей эксплуатации без ограничений! – таким был вывод испытателя и комиссии.
На МиГе восстановили номера и звезды, и он продолжал летать.
Как поступили с летчиком? Хамид отделался глупой улыбкой на разборе полетов, двумя контрольными полетами на потолок и репутацией самого слабого летчика полка. Его «подвигов» хватило бы на отстранение от полетов десятка пилотов, однако он продолжал летать, держа в напряжении группу руководства полетами и непосредственных командиров.
А пилоты полка долго не могли успокоиться. «Проспать» полный оборот указателя числа М – это надо же умудриться! Шкала указателя числа М сопряжена со шкалой прибора скорости. Обе они имеют круглый циферблат, полный оборот которого равен скорости тысяча километров в час, или одной единице числа М. На приборе скорости есть окошко, в котором при дозвуковой скорости ничего нет, а при проходе скорости звука появляется цифра 1. Соответственно по окончании второго оборота она сменяется цифрой 2. Не заметить, как стрелка полностью прошла и третий оборот при полете на потолок, – это просто невероятно! Для летчика указатель числа М – основной прибор на этих режимах полета. Это все равно, что разогнаться на автомобиле со скорости двести километров в час до трехсот пятидесяти – и не заметить!
«Бодание» с начальником политотдела
Постепенно командиры и летный состав полка перестали обращать внимание на промахи Хамида. Начальник же политотдела Семик относился к нему как к родному сыну, а «кровинушкам», как известно, все прощается, и все их недостатки кажутся достоинствами.
Мы же, его «неродные дети», непрерывно находились под недремлющим партийным оком. И спрос с пасынков был самый жесткий, особенно если дело касалось аморальных, на его взгляд, поступков. При этом сам начальник политотдела «топтал» все, что шевелится. Как говорил «Старый», «его гардеробчик был от шестнадцати до шестидесяти». В гарнизоне мало было женщин, которым он не предлагал бы подружиться и приятно провести время. Большинство из них, конечно, отказывались предложения такого крутого партийного босса. Но было немало и согласных, которые надеялись хоть таким способом улучшить свои жилищные условия или продвинуть мужа по служебной лестнице.
Пытался «представитель ЦК КПСС в полку», как он любил себя называть, наехать и на меня. К тому времени я был разведен, но очень любил женщину, которая, к сожалению, была замужем.
Гарнизон – это цивилизованная, но все же большая деревня, в которой все всё друг про друга знают, в том числе и интимную сторону жизни. Не знают, как правило, только обманутые мужья и жены. И вот, узрев во мне злостного греховодника и нарушителя морального кодекса строителя коммунизма, Семик вызвал меня в политический отдел.
– Есть мнение партийной организации полка…– интригующе начал он.
– Наверное, хотите предложить мне поступить в Высшую партийную школу, – нагловато предположил я, понимая, что ничего хорошего это мнение мне не сулит.
– И мы, партийная комиссия полка, полностью его поддерживаем, – не оценив моей иронии, торжественно продолжил начальник.
Решив больше с огнем не играть, я молча ждал, какую же гадость приготовил для меня этот подленький человечек. А тот с явным удовольствием произнес:
