Юрий Сагалович - 59 лет жизни в подарок от войны
Я с удовольствием вспоминаю этот неожиданный успех — точный скоротечный экспромт, да еще при курьезных обстоятельствах. Действительно, полковой разведке не полагалось действовать в тылу противника, но языка мы взяли именно в тылу противника, не переходя ни нашего, ни его переднего края. И вообще, мы действовали не со своего переднего края, а из своего тыла. Тут есть какая-то аналогия с односторонними поверхностями. Действительно, если из нашего тыла можно проникнуть в тыл противника, не пересекая переднего края, то это то же самое, как, если бы фронт разрезать по переднему краю и тылы склеить. Прямо, лист Мебиуса!
Впрочем, в условиях горно-лесистой местности при отсутствии сплошной линии фронта такое взаимное расположение противников не было редкостью.
На обратном пути нам повстречался стрелковый взвод, который предназначался для заслона в нашем тылу.
В смысле потребления «языков» начальство всегда было ненасытно. Считалось, что новый «язык» нужен всегда. Если во время наступления более или менее тонкая струйка пленных сочилась почти непрерывно, то, как только наступление захлебывалось, или был плановый переход к обороне, для разведчиков приходила пора постоянных забот и изнурительных тягот. Неудач было всегда больше, чем успехов. Неудачи, связанные с захватом «языка», всегда трагические. Счастье улыбалось отнюдь не всегда.
Во второй половине февраля нужда в «языке» почему-то оказалась особенно острой. Однажды, после двух дней изучения объекта, мы составили детальный план действий.
«Объектом» было боевое охранение противника с изученным режимом его смены. Оно располагалось на опушке большой внутренней лесной поляны. Наблюдение за ним мы вели с противоположного края опушки, метрах в двухстах впереди нашего переднего края. К полудню, оставив двух наблюдателей, мы отправились «домой» готовиться (главным образом, поспать, подкрепиться; об оружии и снаряжении я уже не говорю — это само собой разумелось).
Смеркалось, когда мы ввосьмером отправились с окраины Липницы Велькой в свой поиск. Одновременно капитан Еременко, взяв с собой одного из разведчиков, отправился к командиру роты автоматчиков капитану Дьяченко (без бороды; был в полку еще один капитан Дьяченко, начальник артиллерии полка, — тот носил бороду; его так и звали: «борода»). Мы действуем перед передним краем его роты. С ним мы еще днем договорились об огневой поддержке, если таковая потребуется.
До пересечения тропы с передним краем менее полукилометра. Падает негустой снег. Я ни разу не видел ни на войне, ни потом, в Карпатах ли, в Бескидах ли, чтобы снег был с ветром. Он падает тихо и отвесно, ложится мягко. Рядом со мной, отставая на полшага, идет Вася Косяк. Он старше меня на два года. Хороший, ловкий, умный разведчик. При всем при том его смелость соседствовала с постоянной заботой об ушах. Поэтому всегда, когда ему удавалось, он подвязывал уши шапки-ушанки. А я, когда это замечал, заставлял их развязать, потому что разведчик всегда должен хорошо слышать.
Вот и сейчас я увидел подвязанные уши. «Вася», — укоризненно говорю я. Вася все понимает без уточнений и подчеркнуто нехотя развязывает тесемки у шапки. А в это время в селе начинает звонить колокол к вечерне, и Вася как будто в отместку мне говорит:
— Мабуть, по нас.
Вася не промахнулся. Вот мы подходим по тропе к переднему краю роты автоматчиков. Он проходит в нескольких десятках метров перед начинающимся лесом. В ближайшие несколько минут мы должны пройти небольшой участок леса до поляны, где нас ждут мои ребята.
Высылаю дозорных. Один из них старшина, недавно пришедший во взвод с очередным пополнением. Во взводе он рядовой разведчик, так бывало, фамилии его я не помню. Второй дозорный Савицкий. Удаление дозорных ночью совсем небольшое. Голосом сигнал не подашь, может быть, только шепотом, зрительная связь, особенно в лесу, — несколько метров. Проходим мимо пулеметной ячейки на самом правом фланге роты автоматчиков. Пулеметчик с нами хорошо знаком. Напутствует. Вот уже не видно в темноте переднего края. Редкие молодые елки, дозорные уже прошли опушку и вошли в лес. Скоро подойдем к своим наблюдателям. Что-то нового они сообщат нам… И только я подумал об этом, как впереди именно оттуда, где движутся дозорные, с интервалом в несколько секунд раздаются три взрыва. Характерные взрывы противопехотных мин.
Немедленно на нас обрушился шквал огня. Пули летели в метре от нас (почему в метре? кто мерил? так я чувствовал) с металлическим визгом, воем, жужжанием и гудением. Ничего общего со штампом «пули свистят». Свистят они, когда уже забыли про канал ствола, из которого вылетели. А тут они прямо с пылу с жару, еще только-только из раскаленного дула. Плотность и напряженность жгута траекторий пуль ощущалась физически, как будто на ощупь.
Описать массу деталей, насытивших те несколько секунд, умещаясь в такой же промежуток времени, в который они имели место в действительности, невозможно. Попытаюсь сделать это хоть как-то, полагаясь на воображение и сочувствие читателя.
Рота автоматчиков, дабы обезопасить себя от внезапного нападения из лесу, поставила на ночь на нашей (!) тропе противопехотные мины. Тропа была нашей в полном и единственном смысле этого слова; мы ее проложили в глубоком снегу, ею никто не пользовался, кроме нас. Она шла до того места, где были мои наблюдатели, и там обрывалась. Она никому, кроме нас, не была известна. Чья это была инициатива фактически отсечь нас минами от наших ребят, никто так и не узнал. Если Дьяченко (без бороды) забыл про организованное с нами взаимодействие, то такая забывчивость преступна. Поставить мины, намеренно не предупредив нас, — в такое поверить невозможно. Скорее всего это сделал его взводный, которого «без бороды» не поставил в известность о нашем поиске. Так или иначе на нашем пути оказалось минное поле, на которое нарвались дозорные.
Старшина наступил на мину. Она оторвала ему полстопы и подбросила вверх. Он упал левым боком на вторую мину, которая, перевернув его на другой бок, уложила на третью. Разведчики всегда хорошо знали, что оказавшись на минном поле, нельзя делать ни шагу: мина может оказаться в миллиметре от твоей ноги. Решив с перепугу, что на мины напоролись именно те, против которых они и были поставлены (на самом деле — против нас, а не против немцев), автоматчики по всем правилам войны открыли огонь по «противнику», оказавшемуся на минном поле.
И вот мы стоим как вкопанные. Огонь неимоверный, но ни одна пуля в нас не попала. Только плохо организованный огонь, неумелая пристрелка спасли нас всех от полного уничтожения своими же автоматчиками. Доворот всего на полтысячных — и мы все превращены в решето.
