А. Аллилуева - Воспоминания
Ночью, когда мы опять одни засыпаем в нашей каморке, Павлуша говорит мне:
— А знаешь, они спрашивали про машинку, на которой печатают прокламации.
Они думают, она у нас.
— Ну, а что ты им сказал?
Павлуша смотрит на дверь и грозит кулаком.
На другой день утром в квартиру звонят.
— Кто это? Ведь каждого, кто зайдет, схватят, — говорит Павлуша.
Звонил Сергей Чукаев. Он принес прокламации.
— Я ошибся этажом, — говорит он, — пустите меня. Но его заставляют раздеться.
Под пиджаком он обложен листовками. Городовые бьют его. Потом его уводят.
— Как ты думаешь, маму они не схватят? — спрашивает Павлуша.
— Нет, тетя Соня дала ей телеграмму, она не придет сюда.
Да, мама к нам не пришла. Она получила в Туле телеграмму с условленным паролем и все поняла. Патронов с собой не взяла. Мама не зря подозревала слежку. Когда она садилась в Туле на поезд, чтобы ехать в Москву, то удивилась, увидев тех же попутчиков, которые ехали с нею из Москвы. «Попутчики» и задержали ее на московском вокзале.
Соня Липинская взяла нас к себе. О мамином аресте она уже знала. Надо было заняться нами. К Соне пришли ее знакомые — Ржевские, они предложили приютить Надю. Соня советовалась со мной, как со взрослой:
— Может быть, будет лучше, если Надя поживет у Ржевских, они любят детей.
Я только кивнула головой: я знала, как сейчас приходится туго Соне, когда семья ее увеличилась на столько ртов.
Федя остался в доме на Долгоруковской. За ним пришли от Тарарыковых папиных друзей. Тарарыкова, участника московских событий, вскоре арестовали; его расстрелял карательный отряд в Коломне. Федю отвели в другую семью.
Он кочевал из дома в дом, пока не освободили маму.
Глава десятая
Мать продержали в Таганской тюрьме около трех месяцев. Улик против нее не оказалось. Конечно, если бы у нее нашли патроны, ей бы не миновать каторги.
Ее допрашивали несколько раз и выпустили наконец на свободу.
— Я вышла за тюремные ворота, — рассказывала мама, — и остановилась.
Куда идти? Где искать детей?
Мы с Павлушей торопимся все рассказать скорей и умолкаем.
— А папа?
Об отце мать ничего не знала.
События приходили к нам противоречивыми рассказами с улицы, обрывками бесед взрослых. Мы слышали:
Каляев убил московского генерал-губернатора, стреляли в генерала Трепова, по чьему приказу для народа патронов не жалели, холостых залпов не давали.
Мы повторяли то, что мы слышали, и то, что мы хотели слышать.
— Везде будут бастовать и в Баку, и в Дидубе. Все рабочие выйдут с ружьями, и они победят, — говорит Павлуша. — И папа выйдет, — тогда выпустят всех из тюрем.
Мать искала работу. Она нанялась портнихой в какую-то модную мастерскую на Страстной площади. Рано утром уходила, мы оставались одни. И мы первые увидели отца, да только вернулся он не надолго.
— Никому не рассказывайте, что я был здесь, — сказал он, — я опять уезжаю…
Из московской тюрьмы отца с агентом охранки отправили в Ростов-на-Дону.
Там он должен был оставаться под надзором полиции. «Но я не мог жить там, — говорил отец, — неизвестность о вас всех мучила меня». Он скрылся из города и в апреле был в Москве: нас повидал, с товарищами встретился и снова уехал в Архангельск; надо было наладить связь с местной организацией.
Однажды мама сказала:
— Отец скоро вернется.
Это было вечером. А на другой день утром в квартиру позвонили. Мы, как всегда, были одни — я, Павлуша и Федя. Незнакомые люди стояли в дверях.
— Аллилуев здесь живет? — спросили они. Павлуша посмотрел на меня и ответил первый:
— Нет, он здесь не живет.
— Он в Ростове, — добавила я.
— Вам он папаша?
Нас расспрашивают ласково, предлагают конфеты.
Я не верю этим людям и твержу свое:
— Папа не возвращался из Ростова.
— Он там, — поддерживает меня Павлуша. Люди ушли.
— Молодцы, — сказала мама, когда мы рассказали ей о пришельцах.
Но ясно было, что отцу нужно скорее покидать Москву. Опять в Баку! Там отец надеялся получить работу. Он прощался с нами и утешал, нас:
Может быть, скоро выпишу вас всех.
Лето. Мы скучаем в чужой Москве. Мама приходит поздно, она работает до ночи, вечером учится на курсах кройки и шитья.
И как же мы обрадовались, когда пришел к нам старый наш друг дядя Миша — Михаил Иванович Калинин. Мама была дома, когда вечером он позвонил.
— Откуда? — спрашивает мама.
Из отдаленных мест, — отвечает Михаил Иванович.
Он возвращался из ссылки в Повенце.
— А товарищей моих узнать нельзя, — сказал Михаил Иванович, — как выросли.
Их на плечи теперь не поднимешь.
На другой день Калинин с Савеловского вокзала уезжал к себе в деревню, на родину, в Тверскую губернию. Мы с мамой провожали его.
Еще навестил нас в Москве старый тифлисский знакомый: Яша Кочетков.
В Тифлисе он вместе с отцом работал в железнодорожных мастерских. Сейчас, после ссылки, которую отбывал в Архангельской губернии, он собирался в Тифлис.
— И нам туда хочется, Яша, — заныли мы с Павлушей.
— Ну, что же, отпустите их, Ольга. Доставлю к отцу. У Павлуши горели глаза. Новое путешествие! В самом деле, не засиделись ли мы в Москве?
Мать отпустила нас. Отец писал, что он уже нашел работу. Мама захотела закончить курсы и лишь тогда ехать в Баку. Не думали мы, прощаясь с ней, что пройдет много месяцев прежде чем мы снова увидим ее и соберемся все вместе. И курсов все равно маме окончить не удалось.
В дороге мы чувствуем себя самостоятельными. Павлуша выходит на остановках и вскакивает на вагонную лесенку после третьего звонка, чего никогда не разрешалось делать при маме. Обстановка железнодорожных переездов, такая привычная и знакомая по прошлым путешествиям, в этот раз удивляет неожиданным беспорядком. Поезд подолгу стоит на мелких разъездах. На вокзалах группами озабоченно собираются железнодорожники. Наши кондуктора подбегают к ним.
Яша Кочетков беседует с проводником. И мы услышали знакомое слово «забастовка»!
Железнодорожники готовятся к стачке.
Мы подъезжаем к Ростову. Отсюда начинается линия Владикавказской железной дороги. По ней мы должны добраться до Баку. Поезд останавливается. Мы соскакиваем.
Платформа оцеплена жандармами. Яша Кочетков вместе с нашим проводником останавливается около группы людей.
— Ни одного штрейкбрехера, — слышим мы. — Бастует вся линия.
Владикавказская дорога забастовала. Поезда до Баку не идут. Возбужденный, взволнованный Яша куда-то убегает. Мы остаемся на платформе около наших корзинок. Яша возвращается.
