Николай Лебедев - Октябрьский детектив. К 100-летию революции
К первой половине января семнадцатого года все было уже подготовлено. Именно тогда, на своей последней встрече с Николаем, Бьюкенен выступил уже с прямой угрозой:
«Меня можно осуждать, но оправданием мне служит верность Вашему Величеству и Императрице, в которой я черпаю вдохновение. Увидев, что мой друг идет темной ночью пешком по лесной дороге, которая, как мне известно, заканчивается обрывом, не должен ли я буду, сэр, предостеречь его об опасности? И я тем более считаю своим долгом предупредить Ваше Величество о бездне, которая находится впереди Вас. Вы подошли, сэр, к развилке и должны теперь сделать выбор между двумя путями. Один приведет Вас к победе и славному миру, другой — к революции и катастрофе. Позвольте мне просить Ваше Величество выбрать первый»[26].
Рис. 6. Русская крестьянка начала XX века
Николай, по своему обыкновению, сделал вид, что ничего не понял, и пропустил угрозу мимо ушей. А зря. 29 января 1917 года в Петроград на союзную конференцию прибыли делегации Великобритании, Франции и Италии. Англию представлял военный министр лорд Мильнер. Члены делегаций побывали в Петрограде, в Москве, на фронте, встретились с Николаем II, с министрами, с виднейшими чиновниками и с руководителями фракций Думы. Кулуарно состоялись также встречи представителей Антанты с заговорщиками из генералитета, придворных кругов и думской оппозиции. Там были подтверждены и согласованы совместные планы по свержению Николая II. На одной из последних подобных встреч лорд Мильнер передал лидерам тогдашнего креативного класса России в лице Керенского, Гучкова, Львова и прочих чек на крупную сумму денег. По агентурным сведениям — 21 миллион франков.
Генералы-генштабисты, будучи разведчиками, и сотрудничавшие с ними большевики, будучи конспираторами, соблюдая особую осторожность, не стали разглашать эту информацию. Так, Сталин эти сведения озвучил лишь в августе 1917 года в своем выступлении на VI съезде РСДРП(б). Причем сделал этак мимоходом, естественно, без указания источников. Он просто сказал о прямой причастности к февральскому перевороту «союзного капитала»[27].
Фоном к февральскому перевороту послужила сложившаяся к концу шестнадцатого года картина, известная нам по все тому же 1991 году, связанная с усилением перебоев снабжения крупных городов продуктами питания. Хотя известно, что урожай 1916 года был ненамного меньшим, чем почти рекордный 1915, но, по свидетельству очевидцев, еще в середине года продовольственный кризис в городах стал принимать катастрофический характер. Хлеб отсутствовал, стояли огромные очереди у продовольственных магазинов в столицах. Тяжелым было положение и в других городах, даже на Черноземье, хотя в соседних с городами деревнях от хлеба ломились амбары.
Рис. 7. Русский крестьянин начала XX века
В Воронеже населению продавали только по 5 фунтов муки в месяц, в Пензе продажу сначала ограничили 10 фунтами, а затем вовсе прекратили. В Одессе, Киеве, Чернигове, Подольске тысячные толпы стояли в очередях за хлебом без уверенности что-либо достать. Еще в декабре 1916 года карточки на хлеб были введены в Москве, Харькове, Одессе, Воронеже, Иваново-Вознесенске и других городах, но по карточкам выдавали очень мало и нерегулярно[28]. За декабрь 1916 — апрель 1917 года Петербургский и Московский районы не получили 71 % планового количества хлебных грузов, на 80 % эта недоставка объяснялась отсутствием груза и лишь на 10 % — неподачей вагонов[29].
Все это неизбежно породило волну стихийных бунтов, где едва ли не большинство манифестантов составляли женщины, и, оседлав которую, вышеозначенная «группа товарищей» ровно через месяц после получения денег от Мильнера заставила царя отречься от престола. Другими словами, британский план поражения, разработанный еще до начала войны, наконец сработал.
Милюков в своих воспоминаниях приводит описание одного интересного инцидента приведенное В. Д. Набоковым, членом ЦК партии кадетов и управляющего делами Временного правительства:
«В какой мере германская рука активно участвовала в нашей революции — это вопрос, который никогда, надо думать, не получит полного исчерпывающего ответа. По этому поводу я припоминаю один очень резкий эпизод, произошедший недели через две (после переворота. — Н. Л.) в одном из закрытых заседаний Временного правительства. Говорил Милюков, и не помню, по какому поводу, заметил, что ни для кого не тайна, что германские деньги сыграли свою роль в числе факторов, содействовавших перевороту. Оговариваюсь, что не помню точных его слов, но мысль была именно такова, и выражена она была достаточно категорично. Заседание происходило поздно ночью в Мариинском дворце. Милюков сидел за столом. Керенский, по своему обыкновению, нетерпеливо и раздраженно ходил из одного конца залы в другой. В ту минуту, как Милюков произнес приведенные мною слова, Керенский находился в далеком углу комнаты. Он вдруг остановился и оттуда закричал: “Как? Что вы сказали? Повторите!” — и быстрыми шагами приблизился к своему месту у стола. Милюков спокойно и, так сказать, увесисто повторил свою фразу. Керенский словно осатанел. Он схватил свой портфель и, хлопнув им по столу, завопил: “После того как г. Милюков осмелился в моем присутствии оклеветать святое дело великой русской революции, я ни одной минуты здесь больше не желаю оставаться”. С этими словами он повернулся и стрелой вылетел из залы»[30].
Итак, перед нами полнокровное признание, своего рода нотариально заверенная расписка о получении группой иуд «тридцати сребреников». Ибо, как заметил Игорь Яковлевич Фроянов, изучавший этот вопрос:
«Как видим, ни Набоков, ни Милюков, ни министры Временного правительства, присутствовавшие при упомянутом инциденте, нисколько не сомневались в том, что “германские деньги сыграли свою роль в числе факторов, содействовавших перевороту”, т. е. Февральской революции».
Как называть эти деньги — германскими, английскими или французскими, — это в общем случае не играет никакой роли. Все деньги были еврейско-американские из средств Джекоба Шиффа, возглавлявшего тогда крупнейший инвестиционный банк Соединенных Штатов, второго по величине после J. P. Morgan — Kuhn, Loeb & Co. Ибо, как только образовалось революционное Временное правительство, уже 19 марта этот самый Джекоб Шифф, как глава антирусского еврейства, посылает в качестве «непримиримого врага тиранического самодержавия, безжалостно преследовавшего наших сородичей», поздравительную телеграмму Милюкову. В свете вышеописанного эпизода эту телеграмму необходимо расценивать как благодарность хозяина своему холопу за хорошо проделанную работу. Милюков, в свою очередь, отвечает ему крайне почтительной благодарственной депешей, начинающейся со следующих знаменательных слов: «Мы объединены с вами в нашей общей ненависти к старому режиму, ныне свергнутому»… Этот обмен телеграммами между господином и слугой — получателем заслуженных им денег от Шиффа — приведен в газете «New York Times» от 10 апреля (28 марта) под откровенным заглавием: «Благодарность Якову Шиффу».
