П. Левенсон - Чезаре Беккариа. Его жизнь и общественная деятельность
По возвращении домой Беккариа посетил Вольтера в Фернее. Хотя некоторые биографы отрицают этот факт, но то, что оба они желали лично познакомиться и, вероятно, познакомились, не подлежит сомнению. «Великий Вольтер, – пишет ему один общий знакомый, – был бы в восторге познакомиться с Вами лично. Вы будете удивлены, увидев, сколько сохранилось веселости и живости в этом скелете. Он сверкает, как огонь, его глаза говорят за него. Вам знакома кисть художника, неужели Вы не захотели бы познакомиться с самим художником?» «Каждый раз, когда я бываю в Фернее, – пишет другой знакомый, – великий Вольтер не перестает говорить о Вас с тем сердечным участием, которое Вы сумели возбудить в самых знаменитых людях…» «Угадайте, о чем мы вчера говорили у Вольтера за обедом, на котором был Д'Аламбер? – пишет ему некий восторженный юноша, Мацукелли, большой поклонник обоих философов. – О Вас, маркиз, о Вашей дивной философии. Простите, что я осмелился передать ему поклон от Вашего имени. „Ах, скажите господину Беккариа, – это его подлинные слова, – что я, бедный 77-летний старец, одною ногою стою в могиле; ничего не желаю, как только быть в Милане, чтобы видеть его, ближе узнать и удивляться, как я это делаю здесь. Поблагодарите его за любезность и скажите ему, что я никогда не перестану быть его поклонником“».
Глава V
Слух о необыкновенном чествовании Беккариа в Париже вскоре достиг и северных дворов, где к автору «Dei delitti e delie реne» относились с большим сочувствием. Императрица Екатерина II выразила желание видеть у себя человека, о котором Д’Аламбер писал ей такие лестные отзывы. Начались переговоры о приглашении Беккариа совсем поселиться в Петербурге, чтобы принять участие в трудах комиссии для составления уложения. Канту приводит любопытное письмо, полученное Беккариа в конце 1766 года от знаменитого хореографа Анджелини, управлявшего петербургским балетом. Балетмейстер передает ему поклон от имени статс-секретаря императрицы Елагина, большого поклонника Беккариа и противника практиковавшейся на его родине карательной системы, в силу которой сначала наказывают, а затем уже приступают к расследованию содеянного преступления: «Еще скажу Вам, что императрица уже читала Вашу книгу и всем сердцем сочувствует гуманности, которую Вы с такой энергией проповедуете и поддерживаете». Другой земляк Беккариа, некий синьор Маруцци, предложил даже свои услуги, чтобы облегчить ему переезд в Россию.
Такого закоренелого домоседа, как Беккариа, для которого даже поездка в Париж была невероятным подвигом, одна мысль об отдаленном путешествии в холодную и малоизвестную «Московию» наполняла ужасом. К тому же его жена начала прихварывать, ей советовали отправиться на воды в более теплый климат, на юг Италии. Взять с собою больную жену в Петербург, климат которого в те времена пользовался далеко не лестною репутацией, было просто немыслимо. А тут еще подоспели коварные советы нового друга Д’Аламбера, роль которого в этом деле была более чем странной. Никто так горячо не рекомендовал императрице миланского философа, как Д’Аламбер, он первый подал мысль пригласить его в Петербург. А когда дело уже наладилось, он же настойчиво ему отсоветовал отправиться в Россию… «Говорят, что Вы серьезно думаете о поездке в Россию, – писал он в июне 1767 года. – Не знаю, какими мотивами Вы руководствуетесь. Но прошу Вас, дорогой друг, хорошенько подумать еще об этом, прежде чем окончательно решитесь. Вспомните все, что я Вам раньше говорил по этому поводу. Вы променяете прекрасный климат для очень дурной страны, свободу на рабство…» и т. д. Советы такого друга, как Д’Аламбер, кичившегося тем, что, несмотря на дружеские отношения с императрицей, он предпочел остаться в своей Франции, на скудном пенсионе в 1700 франков и с конурой в виде казенной квартиры, отказавшись от выгодных предложений Екатерины II, подействовали на обленившегося и мягкого Беккариа. Предложение было отклонено, Беккариа остался в своем любезном родном городе.[7]
Австрийское правительство было очень радо, узнав, что предложение петербургского двора не было принято. Чтобы вознаградить Беккариа за добровольную потерю предложенной должности, министр Кауниц выхлопотал ему, на основании чрезвычайно лестного отзыва графа Фирмиани, новую кафедру политической экономии в местном университете с жалованьем в три тысячи лир. А для лучшего доказательства того, как правительство дорожит людьми науки, «прославившими свое имя не только на родине, но и за ее пределами», ему предложили место члена горного совета с содержанием тоже в три тысячи лир и должность члена совета народного просвещения.
Профессорская деятельность не была для него синекурой. Беккариа много поработал на этом поприще, он считался одним из выдающихся экономистов своего времени, как и другие однородные знаменитости вроде Филанджиери, Бентама и Росси, сумевшие совместить изучение уголовного права с основательным знанием политической экономии. Сэй ставил ему в заслугу, что он, будучи физиократом, «первый анализировал действительные функции производительных капиталов».
В период времени с 1762 по 1781 год Беккариа написал, кроме своего капитального труда, прославившего его имя, еще следующие сочинения: «О беспорядках в монетной системе миланской провинции», «О сущности слога», «Речь о торговле и администрации», «Проект о введении единообразных весов и мер». Популярность Беккариа росла в Италии не по дням, а по часам. Он имел случай убедиться в симпатии своих сограждан во время поездки в Тоскану, когда он отвез внезапно заболевшую жену на морские купанья в Пизу, в сопровождении доктора Маскати и маркиза Кальдерара. Он везде был предметом самых восторженных оваций. Один из близких друзей его, Висконти, писал ему из Венеции, что все жаждут его видеть, все в восторге от его книги, даже те, которые наложили на нее запрет. Все его любят, превозносят и удивляются ему. Никто не хочет верить, что ему только 30 лет. «Когда в обществе писателей говорят о защитнике и борце человечества, само собой подразумевается Беккариа».
Вюртембергский герцог Людвиг Евгений писал ему, что чтение его книги наполнило его сердце сладостным трепетом, который служит ответом чувствительных душ на призыв защитников человечества, любовью и удивлением к ее добродетельному автору. «Не знаю, готовит ли мне Провидение быть когда-либо вождем существ, мне подобных, я бы этого не желал… Но могу Вас уверить, что употреблю все средства, чтобы уничтожить варварские наказания, заставляющие содрогаться природу, против которых Вы ведете такую победоносную борьбу». Но все эти почести мало трогали робкого маркиза, который был так скромен, что, когда неаполитанский король приехал к нему с визитом, он велел сказать, что его нет дома».
