Карл Маннергейм - Карл Густав Маннергейм. Мемуары
После возвращения я испытал большую радость: меня назначили на должность командира 13-го Владимирского уланского, полка, располагавшегося в Ново-Минске[2] в центре Польши. С хорошим настроением я принял своё назначение и перевод в Польшу. Ведь там девятнадцать лет назад я начинал свою военную карьеру.
Прошло три года после подписания Портсмутского мирного договора. В обучении войск я хотел использовать знания, полученные во время войны. Но для этого не было условий. Полк не принимал участия в военных операциях в Маньчжурии, а офицеры не хотели менять своё относительно мирное существование на тяготы боевой подготовки. Я удивлялся тому, что военные операции русско-японской войны были здесь известны лишь в общих чертах, а тем тактическим разработкам, которые родились в Маньчжурии, не уделялось должного внимания. По новейшим тактическим воззрениям, арена военных действий должна быть достаточно свободной, чтобы можно было использовать современное оружие — пулемёты и дальнобойные орудия. Программа обучения в полку давно не обновлялась, поэтому офицеры были удивлены тому, что я так много времени уделял упражнениям по стрельбе и спешенным действиям кавалерии.
Как бы то ни было, моя деятельность получила одобрение инспектора кавалерии, и через два года мне предложили командовать расположенным в Варшаве драгунским полком лейб-гвардии Его императорского величества, где была вакансия командира в чине генерал-майора. Этот полк считался одним из лучших кавалерийских подразделений, и назначение туда расценивалось как значительное повышение. Такая служба была для меня очень желанна.
Среди гвардейских уланов я провёл в общей сложности три года, и моё положение было настолько прочным, что я отказался от предложения принять командование над второй кирасирской бригадой в Царском Селе. Я рассчитывал, что место командующего гвардейскими частями в Варшаве довольно скоро освободится, и действительно, в 1914 году я получил именно это назначение.
Как финн и убеждённый противник политики русификации, я думал, что понимаю чувства поляков и их точку зрения на те вопросы, которые можно было считать взрывоопасными. Несмотря на это, поляки относились ко мне с предубеждением.
Отрицательное отношение поляков к русским было почти таким же, как и наше, хотя после восстаний 1830—1831 и 1863—1864 годов (особенно последнего, которое было жестоко подавлено) Польша оказалась совершенно в другой ситуации, нежели Финляндия. Королевство Польское фактически прекратило своё существование, и государство, по сути, превратилось в российское генерал-губернаторство. Русский был объявлен официальным языком, школы и администрация русифицированы. Польша как суверенное государство больше не существовала, но глубокие патриотические чувства, разумеется, никуда не делись. Контакты между русскими и поляками были сведены к минимуму, поэтому к моим попыткам наладить в полку нормальные отношения поляки относились с подозрением.
Ревматизм, полученный мною в Маньчжурии, заставил меня задуматься над тем, стоит ли дальше продолжать активную военную карьеру. Летом 1914 года, через несколько дней после убийства в Сараево наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда и его супруги, я отправился на лечение в Висбаден. В Германии царила напряжённая обстановка.
Ежедневно можно было наблюдать, как в обществе нарастает военный психоз, который находил все более открытое выражение в неприязненном отношении к гостям из России.
Возвращаясь в Варшаву, я ехал через Берлин. Поскольку у меня было несколько часов между поездами, я решил использовать это время и посмотреть на лошадей. Я посетил одного лошадника, которого давно уже считал одним из лучших в Европе, — он торговал превосходными ирландскими и немецкими скакунами. С удивлением я увидел, что конюшни практически пусты. Волтман, торговец лошадьми, радушно встретил меня и сказал: «Извините, господин генерал, вам надо было прийти вчера, до того как я отправил сто пятьдесят лошадей в армию». Поразительно — немецкая армия, которая ранее платила лишь 1200 марок за лошадь, теперь была в состоянии закупить немалое количество качественных скакунов по цене около 5000 марок за каждого. Я сказал об этом Волт-ману, и тот, лукаво улыбнувшись, ответил: «Кто хочет воевать, должен быть готов заплатить». Это заставило меня призадуматься.
Я прибыл в Варшаву 22 июля и, пробыв в польской столице два дня, отправился в лагеря, находившиеся за чертой города, — полк выехал туда на учения. В лагерях я вновь повредил ногу. Едва меня уложили в постель, как вошёл начальник штаба с телеграммой в руке — полк было необходимо перебросить в Варшаву. Отдав соответствующий приказ, я сел в машину и поехал в город.
В городских газетах я прочитал, что накануне Австро-Венгрия выдвинула угрожающие требования к Сербии. Это объясняло и чрезвычайное возбуждение немцев, и цену в пять тысяч марок за лошадь для немецкой армии.
Могла ли Россия выстоять в войне великих держав? Каково было состояние её вооружённых сил?
Русско-японская война обнажила огромные недочёты в обучении и организации армии. В то время только треть армии находилась в состоянии боеготовности, а по причине мирного времени склады были практически пустыми. Можно было бы перебросить в Европу снаряжение с арены прошлых военных действий, но его уже практически не существовало. Все снаряжение либо вышло из строя, либо пропало. Именно поэтому Россия в 1905—1910 годах и позже была настолько слаба, что не могла вести успешные военные действия в Европе, а ведь война могла разразиться и в 1909, и в 1912 годах.
В случае всеобщей мобилизации для резервистов не было сапог и обмундирования, не хватало оружия и патронов.
Реформирование вооружённых сил требовало много времени, денег и ещё раз денег. Военные действия против Японии обошлись в два с половиной миллиарда рублей, что очень тяжело сказалось на финансовом положении государства. Было очень трудно добиться от Думы такого бюджета, при котором царская власть могла бы соперничать с Германией и Австро-Венгрией по части военных приготовлений. Ответом России на эти приготовления была так называемая «большая программа» — на её реализацию отводилось пять лет, с 1913 по 1917 год. Первоначальные ассигнования составляли полмиллиарда рублей, после чего военный бюджет должен был ежегодно увеличиваться на 140 миллионов. Численность вооружённых сил должна была возрасти в три раза, что означало пополнение армии двенадцатью тысячами офицеров и пятью миллионами солдат. Война прервала процесс реформирования армии, но и то, что Россия успела сделать, было совсем не малым.
