Елизавета Драбкина - Зимний перевал
Вот Ленин перечитывает письмо Маркса к Кугельману, в котором Маркс пишет, что история имела бы мистический характер, если бы «случайности» не играли никакой роли. В числе этих «случайностей» Маркс называет характер людей, стоящих вначале во главе движения, — и Ленин отчеркивает эти слова.
Вот Ленин анализирует сложнейший момент в истории России девятнадцатого века, так называемую «крестьянскую реформу». Показав путаницу, которая царит по этому поводу в головах «друзей народа», Ленин пишет:
«Нужна была именно гениальность Чернышевского, чтобы тогда, в эпоху самого совершения крестьянской реформы (когда еще не была достаточно освещена она даже на Западе), понимать с такой ясностью ее основной буржуазный характер».
Вот Ленин размышляет о Толстом:
«Эпоха подготовки революции в одной из стран, придавленных крепостниками, выступила, благодаря гениальному освещению Толстого, как шаг вперед в художественном развитии всего человечества».
Вот он провожает в последний путь Якова Михайловича Свердлова и говорит, стоя у его открытой могилы:
«История давно уже показывала, что великие революции в ходе своей борьбы выдвигают великих людей и развертывают такие таланты, которые раньше казались невозможными».
Запомним эти ленинские слова и не станем докучать читателю разжевывающей скукой комментариев.
2Крым был еще в руках Врангеля, линия Южного фронта проходила в Северной Таврии, до штурма Перекопа предстоял почти месяц упорных кровавых боев, когда Ленин набросал краткие заметки об очередных задачах партии:
«19 октября 1920
Главные вопросы по окончании войны с Врангелем (и для партсъезда 1921):
1) борьба с бюрократизмом и волокитой советских учреждений; проверка реальных успехов борьбы;
2) укрепление социалистического фундамента:
7 миллионов членов профсоюзов. Равенство на место ударности.
Развитие самодеятельности 7 миллионов членов профсоюзов;
3) связь профсоюзов (ВЦСПС) с трудовым, не эксплуататорским, не спекулирующим крестьянством. Форма и способы.
Укрепление связи Советской власти с крестьянством.
Тракторы и колхозы».
Это — первые наметки, поразительные силой ленинского провидения. В немногих строках сформулированы основные задачи Советской власти на долгие десятилетия.
Пока Ленин их только перечисляет, но не указывает решений. Это — впереди. Ленин найдет эти решения в напряженном творческом поиске, который займет весь остаток его дней.
А сейчас мы в Москве двадцатого года. Зима, мороз, снег. Из-за отсутствия топлива замерла работа электростанций. Большинство домов погружено в темноту. В том числе и дом на Мясницкой, в котором одетые в шубы, шапки, перчатки люди при свете коптилок, именуемых то «моргаликами», то «мышиным глазком», склоняются над чертежами с надписями: «План электрификации Р.С.Ф.С.Р.».
В одной из служебных комнат Совета Народных Комиссаров заседает комиссия. Она носит название «Комиссия об отмене денежных налогов», но замыслы ее членов идут дальше; видя в деньгах последний пережиток частнособственнических отношений, они считают делом ближайшего же будущего полное исчезновение денег. Михаил Юрьевич Ларин на страницах газет призывает полностью уничтожить «денежный туман». «Успехи наши в строительстве, социализма, — пишет он, — можно измерять, между прочим, степенью отмирания значения денег в нашей жизни».
Ленин знает о существовании этой комиссии и умонастроениях ее участников, но пока не требует прекращения ее деятельности. Он сделает это три месяца спустя, когда будет решено отменить разверстку, заменив ее натуральным налогом. Но уже сейчас он призывает членов комиссии к сугубой осторожности: «Надо побольше вдуматься (и детальнее изучить соответствующие факты) в условиях переходной эпохи… — пишет он председателю комиссии С. Е. Чуцкаеву. — Отменить суррогат (деньги), пока крестьянству не дали еще того, что устраняет надобность в суррогате, экономически неправильно.
Надо это обдумать очень серьезно».
Ленин вслушивается в то, о чем говорит деревня, он прислушивается к её шепоту и к ее молчанию. Неурожай, бескормица, падеж скота. Засуха и пожары. И разверстка, разверстка, разверстка, прямо невмочь. «Не двадцать у нас шкур, а одна, да и та дырявая».
Площадь посева повсюду падает, урожай сам-три, а то и сам-два. Деревня почти не сеет ни льна, ни конопли, ни подсолнуха, а хлеба старается сеять ровно столько, сколько нужно для собственного прокорма. Крестьянское хозяйство, по выражению того времени, сделалось «самоедским». «И чего нам спину гнуть, все равно выметут все под метелку. Отсеемся по ленивке, наволоком, прямо по жнивью, пусть и на том спасибо скажут».
И тут же: «Имеем по декрету, живем по секрету». Внешне покоряясь требованиям города, порожденным суровой обстановкой гражданской войны, деревня создала свою особую, подпольную экономику, символом которой является неистребимое никакими силами и никакими средствами мешочничество.
Где же выход? Как возродить у мелкого производителя поблекшие, а то и вовсе увядшие стимулы к посеву сверх его личной потребительской нормы и нужд его хозяйства? Чем предупредить утечку продуктов по каналам мешочничества и спекуляции?
Выражая настроения продовольственных и земельных «аппаратных» работников, да и не их одних, Н. Осинский выступает на страницах «Правды» с рядом статей, в которых предлагает туже и туже закручивать пресс. Государственное регулирование, доведенное до каждого крестьянского двора, — вот спасение от всех бед.
Но раздаются и иные голоса: партийные работники Сибири и ряда других мест предлагают заменить разверстку продовольственным налогом, при котором государство будет брать у крестьянина не все излишки его хозяйства, а лишь определенную часть урожая.
Эта же мысль все чаще встречается в письмах крестьян, которые почта каждый день приносит Ленину. Описав все бедствия, которые они испытывают от «разверсточной паутины», крестьяне Панфиловской волости Грязовецкого уезда Вологодской губернии в длиннейшем послании, в котором нет ни единой точки и запятой, пишут Ленину, что вся посевная кампания будет «ни к чему», если вместо разверстки крестьян не обложить «податью, только не денежной, а хлебной». «Когда крестьянин будет знать свою норму налога и время его, — говорится в этом письме, — тогда нам не нужно будет держать в волости десятки продагентов».
«Мы, трудовое крестьянство, середняки и бедняки Никольской волости Тотемского уезда, считаем себя друзьями Советской власти и товарища Ленина, — говорится в другом письме. — Разверстка, как она указана в центре, дело революционное, но применение ее на местах — дело контрреволюционное и ведет скорыми шагами к гибели Советской власти».
