Елена Морозова - Шарлотта Корде
Но даже если мадемуазель Корде не питала сердечной склонности к Анри де Бельзенсу, даже если она не была с ним знакома, его страшная смерть потрясла ее. Останки несчастного молодого человека Шарлотта могла видеть собственными глазами, и зрелище это повергло ее в ужас. В голове Шарлотты закипело множество неведомых прежде мыслей. Слепая ненависть толпы, потерявшей человеческий облик, не имела ничего общего с праведным гневом античных героев, жертвовавших собой во имя республиканских добродетелей. Рассчитанная жестокость аристократов не имела ничего общего с мудростью добродетельных законодателей. Неужели долгожданные реформы обязательно должны сопровождаться столь страшными взрывами самых низменных человеческих страстей? Как мог благородный лозунг «Свобода, равенство, братство» породить такое кровавое варварство? Впоследствии жирондист Верньо назовет революционное равенство «равенством отчаяния», ибо дарует его страшный уравнитель — смерть.
В день гибели Бельзенса Шарлотта впервые подумала о том, что и она сама, и ее близкие могут стать жертвами необузданного гнева черни.
Ее опасения оправдались. Однажды известный в округе браконьер, кузнец Беллоне, часто стрелявший зайцев буквально у порога дома Корде, встретив отца Шарлотты, возвращавшегося к себе домой в Мениль-Имбер, стал придираться к нему как к дворянину и упрекать его за ношение оружия. Кузнец был сильно пьян, Корде д'Армон давно уже имел зуб на кузнеца за незаконную охоту на его землях… Словом, у них вышла ссора и могучий кузнец, вооруженный толстой палкой с обитым железом концом, полез в драку. Худощавый, преклонных лет, Корде вытащил из трости клинок (тот самый, про который прознал кузнец) и, обороняясь, задел острием нападавшего. Разъяренный кузнец бросился на противника, и Корде пришлось спасаться бегством. С трудом добравшись до дома, отец Шарлотты решил, что инцидент исчерпан; но он ошибся. Вскоре кузнец, подкрепив силы горячительным, явился к дому обидчика с ружьем и стал угрожать ему, обещая пристрелить при первой же возможности. На следующий день Корде подал жалобу на кузнеца, однако действия она не возымела: в такое тревожное время никто не решился встать на сторону дворянина против доброго санкюлота. Во избежание печальных последствий этой ссоры Корде д'Армон перебрался на жительство в Аржантан, крошечный городок неподалеку от Кана, жители которого выступали «на стороне порядка».
Ветры революции неумолимо проникали за прочные стены аббатства, свистели в длинных галереях, порождая неуверенность и страх в сердцах монахинь. Но Шарлотта не собиралась покидать монастырь. Холодная и спокойная во всем, что касалось ее личных чувств, и страстная во всем, что касалось ее убеждений, она, скорее всего, пребывала в состоянии раздвоенности, которое обычно очень плохо переносят цельные и целеустремленные натуры. Став «республиканкой задолго до революции», она с горечью убеждалась, что пока Франция нисколько не напоминает образцовую античную республику добродетелей, великодушных и возвышенных поступков, порядка и законности. «Прекрасные времена древности!» — восклицала она. «Герои древности стремились к свободе и независимости, одна лишь страсть обуревала их: все для отечества, и только для отечества! Наверное, французы не достойны ни понять, ни создать истинную республику», — с горечью говорила Шарлотта подругам. Ей вторила мадам Ролан. «Смелая рука Брута напрасно освободила римлян», — писала она в своих «Мемуарах».
Вот почему у нас немыслима свобода —
Гражданских войн она причина для народа[26].
Предчувствовала ли мадемуазель Корде, что монастырь, долгое время служивший ей островком мира и покоя, вскоре утонет в волнах революции, и ей придется искать свой путь, выбирать, как жить дальше в республике, оказавшейся такой далекой от ее идеала?
С первых дней революция обратила взоры на духовенство, сословие, объединенное службой одному сеньору — Господу Богу, но разнородное как по имущественному цензу, так и по социально-политическим убеждениям. Осенью 1789 года Национальное собрание без всякого выкупа отменило церковную десятину. Вставший следом вопрос о церковном имуществе разрешился изданием 2 ноября 1789 года декрета о передаче церковного имущества нации, которая, в свою очередь, принимала на себя обязательство «подобающим образом заботиться о доставлении средств для надобностей богослужения и для содержания священнослужителей». Отменили дискриминацию протестантов и иудеев, провозгласили свободу вероисповедания. Рад декретов 1790 года привел к созданию Гражданской конституции духовенства, закрепившей превращение служителей культа в чиновников, находящихся на жалованье у государства и, разумеется, отвергнувших юрисдикцию папы римского. Монашествующее духовенство упразднялось, а неприсягнувшие священники лишались права занимать общественные должности. Стремление светской власти подчинить себе служителей культа привело к тому, что большинство священников оказались в стане противников революции. «Мой оракул», как называла его Шарлотта, аббат Рейналь, опечаленный «беспорядками и преступлениями», обратился «к народу и к его представителям», дабы указать им на грозящую опасность. «Как можете вы, законодательно закрепив свободу верований, допускать, чтобы священники, не согласившиеся с вашими религиозными постулатами, подвергались преследованиям? Пора прекратить анархию, она доведет нас до полного отчаяния…» Увы, среди депутатов «Обращение» вызвало бурю негодования, а Робеспьер, не принявший его всерьез, сказал, что всеми уважаемый и почитаемый аббат Рейналь в силу преклонных лет впал в старческий маразм. И правительство приняло еще целый ряд постановлений, направленных против неприсягнувшего духовенства: неприсягнувших помещали под надзор местных властей, лишали пенсий и зачисляли в «подозрительные». Когда же весной 1792 года приняли декрет о высылке неприсягнувших священников, фактически любого служителя культа, не принявшего присягу, можно было арестовать, обвинить во всех смертных грехах и предать суду. А революционное правосудие не любило долгих разбирательств и выносило в основном смертные приговоры.
Дядя Шарлотты, кюре Шарль Амедей, приветствовал революционные преобразования, однако присягать государству отказался, полагая, что священник — слуга Господа, а не правительства. Подвергшись нападению рьяных санкюлотов прямо в собственном приходе, он с трудом вырвался из их рук и, опасаясь за свою жизнь, бежал из дома и вскоре эмигрировал.
Двенадцатого июня 1790 года, в соответствии с антиклерикальными декретами, в аббатство явился представитель революционной власти и опечатал монастырский архив. Следом появился Ипполит Бугон-Лонгрэ и известил обитательниц монастыря о закрытии обители (ряд биографов утверждает, что его знакомство с Шарлоттой Корде произошло именно при этих обстоятельствах). Отныне монахиням и их настоятельнице предстояло пополнить стотысячную армию упраздненного монашества, составлявшего едва ли не две трети всего французского духовенства. Но несмотря на нараставшие антирелигиозные настроения жителей Кана, выражавшиеся в появлении на воротах монастыря непристойных надписей, женская община прожила в монастырских стенах до начала 1791 года. Покидая аббатство, ставшее ей настоящим домом, Шарлотта Корде с грустью обернулась и прочитала на воротах надпись: «Национальная собственность».
