Николай Штучкин - Грозное небо Москвы
Командиру звена надо было заблаговременно уменьшить обороты мотора, уменьшить скорость ровно настолько, чтобы не вырываться вперед, а свободно маневрировать сзади цели, на нужной дистанции. Он и хотел это сделать, но было поздно: "миг", как одержимый, стремительно несся вперед. Для звена сложилась весьма неудачная ситуация. Куда деваться? Уйти вверх - значит влететь в облака, потерять цель, а то и столкнуться друг с другом. Отвернуть вправо, влево? Тоже нельзя: пока погасишь скорость, пока довернешься в сторону "юнкерса", он успеет нырнуть в облака. Убрать обороты мотора - значит выскочить по инерции в переднюю полусферу разведчика и, оказавшись без скорости, превратиться в мишень. Оставалось одно, единственно правильное в той обстановке решение: атаковать, ошеломить экипаж огнем и проскочить мимо него на повышенной скорости.
Наши летчики так и сделали. Правда, открыть огонь успел только Стунжас. Немец тоже послал одну короткую очередь, зацепив при этом руль глубины на машине Максимова. На этом схватка закончилась. Не дожидаясь, пока истребители развернутся и пойдут в лобовую атаку, фашист ушел в облачность.
- Тактика - дело хитрое, творческое, - сказал командир полка на разборе этого боя, - иметь огромную скорость - это еще не все, надо уметь ею пользоваться.
Через день Писанко снова зашел к нам в эскадрилью. Улыбаясь, спросил:
- Может, из вас кто стрелял по "юнкерсу"? Признавайтесь, ругать не буду.
Максимов и Малолетко молча пожали плечами, а Стунжас признался.
- Сколько дал очередей? - спросил командир.
- Одну, коротенькую. Правда, из всех пулеметов.
- А чего же молчал? - нахмурился Писанко.
- А что говорить? Если бы сбил...
- Черт вас возьми, - неожиданно вспылил командир. - Что вы за люди! "Юнкерс", атакованный вами, упал, не долетая до Яропольца. Все получилось, как в сказке. Наземный пост сообщил об этом в Москву. Командир авиакорпуса полковник Климов вызвал к телефону командира полка, спросил:
- Почему не докладываете? Ваши летчики сбили "Юнкерс".
- Где?
- В районе Яропольца.
- Но они никого не сбивали?
- Как не сбивали? С поста наблюдали бой. Три остроносых истребителя атаковали бомбардировщик, он ушел и облака, а когда "миги" развернулись и взяли курс на восток, упал и взорвался.
- Может, это соседи? - предположил Писанко.
- В этом районе и в это время никто, кроме ваших летчиков, не был, сказал полковник и сердито добавил: - Разберитесь получше и доложите. Не знаете, что творится в полку.
Молчит Писанко. Недоволен. И сейчас не может забыть последнюю фразу Ивана Дмитриевича. А что больше всего удручает - он оказался прав. Стунжас тактично пытается загладить свою вину:
- Какая разница, товарищ майор, мы сбили или не мы? Важно, что сбили.
Писанко недоуменно смотрит на нас.
- Да, что вы, товарищи! Огромная разница. Во-первых, по количеству сбитых машин оценивается работа полка Сбиваем - значит воюем. Не сбиваем - значит утюжим воздух, на ветер бросаем народные деньги. А за это спасибо не говорят. И меня уже приглашали в райком партии. Стыдно смотреть людям в глаза. Во-вторых, чтобы хорошо воевать, надо учиться. Как? Анализировать каждую встречу с противником, каждый бой, каждую атаку. Выявлять ошибки свои и ошибки противника. А что получается? Кохан сбил - и молчит. Стунжас сбил, и молчит. Почему? Не убедились. Не видели. Вроде бы проявление скромности, а на самом деле - недисциплинированность. Не доложили о проведенном бое, не рассказали, как заходили в атаку, как из нее выходили, как прицеливались, с какой дистанции открывали огонь. Взяли и скрыли. Скромность - дело хорошее, но она здесь ни к чему. Прошу понять это, товарищи.
Командир помолчал, подумал, глядя в окно штабного автобуса, спросил:
- Знаете что нескромно? - И сам же ответил: - Не видеть, а сказать, что видел. Не сбить, а сказать, что сбил. Надеюсь, среди вас не будет таких...
Поднялся, шагнул к двери. Вспомнив, остановился, протянул Стунжасу руку:
- Извини, Ульяныч, чуть не забыл. Поздравляю с первой победой. И надеюсь, не с последней.
Уже с подножки автобуса повернулся и погрозил пальцем:
- Учтите. Хорошо то, что хорошо кончается...
Под городом Белым
2 октября. Ясное осеннее утро. Летчики собрались на командном пункте. Капитан Топтыгин стоит у карты района. С минуту он молчит, будто от него зависит, сказать или не сказать нам о новом тревожном событии. Немецко-фашистские войска прорвались в районе города Белый. Большая колонна мотопехоты идет по шоссе. Советское командование создало специальную авиагруппу, насчитывающую около ста самолетов различных типов
- Пе-2, И-16, И-153, МиГ-3. В нее вошли и две эскадрильи нашего полка - 22 экипажа "Чаек". Боевая задача: помочь своим наземным войскам закрыть брешь в обороне, нанести по колонне мотопехоты штурмовой удар.
- Нанести штурмовой удар, - повторяет капитан Топтыгин.
Каждый из нас невольно задумывается. До этого мы охраняли железные дороги и станции, переправы и населенные пункты, прикрывали аэродромы, дрались с бомбардировщиками и разведчиками. А теперь вот штурмовки... Для нас, истребителей, - новое, необычное дело. Встает капитан Боровский, покашливая, подходит к карте. Евгений Францевич немного волнуется. В первом вылете на штурмовку ему поручено быть ведущим: он теперь заместитель командира полка.
Евгений Францевич подробно объясняет порядок взлета, полет по маршруту до полевой площадки в районе Ржева. Он называет ее аэродром "подскока". Здесь надо подвесить "эрэсы", там - бомбы и дозаправиться горючим и маслом. Боровский называет фамилии летчиков, вошедших в состав группы, объясняет порядок действий экипажей и звеньев над целью, схему самой атаки.
Говорит он доходчиво. По крайней мере мы теперь ясно представляем, что такое штурмовка. По сравнению с ней патрулирование выглядит прогулкой. Даже воздушный бой и то вести, пожалуй, легче. Там можно, используя облачность или солнце, незаметно подкрасться к врагу и ударить внезапно. Здесь не схитришь. Звук мотора ничем не заглушишь. Его услышат еще до твоего подхода к цели, и тебе придется прорываться сквозь огонь зениток. А до этого могут напасть "мессершмитты". Отражать их атаки очень трудно, если твой самолет нагружен бомбами. Мужество и железная воля штурмовику нужны, пожалуй, даже больше, чем истребителю. И все-таки завидую летчикам Михайлову, Карасеву и Питолину, уходящим на такое задание. Смотрю на них, стараюсь поймать их взгляд. Куда там! Даже не повернутся. Сидят гордые, серьезные. Еще бы: идут на большое дело.
Когда Боровский объяснял боевую задачу, Писанко не проронил ни слова. Но мы-то знаем, что он тщательно продумал весь полет от начала до конца. Дело это для него не новое: в 1939 году он штурмовал японцев у реки Халхин-Гол. За собой командир полка оставил только последнее слово - напутствие перед вылетом.
