Михаил Филиппов - Ян Гус. Его жизнь и реформаторская деятельность
Бывали, конечно, и столкновения. Так, из Нюренберга, днем раньше Гуса, выехал епископ Любекский, который также спешил в Констанц. По дороге этот прелат всюду предупреждал народ остерегаться Гуса. Это внушение произвело лишь то действие, что народ из одного любопытства валил толпами навстречу Гусу. Когда наконец 3 ноября 1414 года Гус приблизился к Констанцу, из этого города ему навстречу вышла также огромная толпа народа.
Толпа эта проводила Гуса до самой его квартиры, нанятой им у одной вдовы, Фиды. Ян из Хлума называет эту женщину “второй Сарептскою вдовою”.
На следующий же день после приезда Гуса, 4 ноября, Ян Хлумский получил аудиенцию у папы Иоанна XXIII. Он и его товарищ Генрих, только что прибывший, доложили папе о приезде Гуса и просили папской защиты.
Иоанн XXIII имел вполне основательные причины бояться за свою собственную участь: с минуты на минуту он ожидал, что собор низложит его.
Ввиду этого папа старался быть в мире со всеми, и при первых же словах Яна Хлумского о Гусе Иоанн XXIII воскликнул:
– О, пусть будет спокоен! Ему нечего бояться, даже если бы он убил моего родного брата.
Ян доложил папе, что император Сигизмунд уже взял Гуса под свою охрану.
– О, если так, – добавил папа, – я на время прекращу затеянный против него процесс и уничтожу анафему.
Вслед за тем папа прислал к Гусу епископа Констанцского и еще нескольких лиц, требуя только, чтобы Гус вел себя смирно, не докучал папе и не появлялся в общественных местах, особенно в храмах. Гус повиновался. Он воспользовался этим временем, чтобы основательно подготовиться к защите.
Только 5 ноября приехал в Констанц дворянин Вацлав с охранной грамотой, подписанной императором Сигизмундом. Текст ее не допускал никаких сомнительных толкований. Сигизмунд повелевал всем и каждому “свободно пропускать Гуса, дозволять ему жить, где хочет, и уезжать, куда пожелает”. Но враги Гуса делали свое дело. Усерднее всего действовал известный кляузник Михаил de Causis – полный его чин был procurator de causis fidei – надзиратель по делам веры. Этот соотечественник Гуса еще раньше него прибыл в Констанц и вместе с бывшим другом Гуса, Степаном Пальчем, расклеил по городу объявления, возвещавшие, что Гус – изгнанный из Чешского королевства еретик. Оба эти чеха обивали пороги всех прелатов, подстрекали докторов богословия, совещались с монахами доминиканского и других влиятельных орденов.
Гус ничего не предпринимал против врагов. На первых же порах его смутила внешняя обстановка собора.
Собор еще не был открыт официально, но почти все прелаты уже съехались. Это был не только духовный собор, но политический конгресс. Светские князья сидели здесь рядом с епископами; почти все европейские дворы прислали послов. Три патриарха, 29 кардиналов, 33 архиепископа, около 150 епископов, множество аббатов и приоров, 300 магистров и докторов богословия, множество принцев и вельмож – таков был состав этого съезда. Университеты играли важную роль, какой не имели ни на одном из прежних соборов: это была невольная дань тому самому демократическому духу, который воплотился в учении Гуса.
Внешняя обстановка собора была блестящей. Прелаты, вельможи и принцы привезли с собою массу слуг, секретарей, воинов. Купцов нахлынуло столько, как будто в городе была ежедневная ярмарка. 100 тысяч приезжих, 30 тысяч лошадей появилось в небольшом городе, едва вмещавшем все это множество людей и скота. Были тут англичане рядом с французами, поляки рядом с меченосцами тевтонского ордена – настоящее смешение языков; 600 цирюльников, 700 официальных куртизанок, множество бродячих и оседлых музыкантов; все это придавало городу своеобразный вид. Оживление было необычайное, часто происходили скандалы: архиепископы Пизанский и Майнцский поссорились за кружкою вина, от слов перешли к действиям. “Бой между архипастырями, – пишет итальянский летописец Муратори, – был ужасен: присутствовавшие священники с перепугу повыскакивали в окна”.
Гуса смутил, оглушил, ошеломил этот шум. “Если бы вы могли видеть этот собор”, – писал он в Прагу. – Собор, называющий себя святым и непогрешимым, – просто отвратителен! Швабы говорят, что 30 лет потребуется, чтобы очистить город от грехов, которыми его теперь пятнают”.
Даже помимо обещания, данного папе, Гус почти не решался выйти на улицу. Сидя в своей комнатке, он писал. Сначала Гус думал о самозащите, но, увлекшись ходом мыслей, стал писать о реформе церкви. Он набросал великолепную речь, которую надеялся произнести на соборе. Гусу стоило взглянуть на любого из приехавших в Констанц прелатов, чтобы понять главную причину зла, разъедавшего католический мир. “Как далеки эти духовные пастыри, – писал Гус, – от цели, указанной Христом! Вместо того, чтобы жить в простоте и смирении, они владеют землею, они хотят подчинить себе даже королей. Кто узнает в этих прелатах, окруженных свитами рыцарей, блистающих золотом и серебром, учеников смиренного Распятого? Сколько времени им надо, чтобы забыть свою клятву? Они не могут видеть женщины без нечистых помыслов; они забывают о людях, как и о Боге. Откуда все это зло? Я трепещу, боюсь сказать, не смею и умолчать. Я не хочу, чтобы сказали обо мне: “Горе ему! он молчал и запятнал свои уста молчанием”. Причина, источник всей этой заразы – римский двор, не только потому, что он не исполняет своего назначения, но и потому, что сам продает веру и церковь. Народ гибнет, и мы все виновны в его гибели, мы, обязанные вести его к жизни, а не к смерти!”
Кто знает, какое впечатление могла бы произвести подобная речь, если бы Гусу позволили произнести ее на соборе в публичном заседании? Но Гус не знал всей хитрости и проницательности прелатов, с которыми имел дело.
Надо было придумать какой-либо предлог для лишения Гуса свободы. С этой целью в городе был пущен слух, будто Гус хотел бежать, спрятавшись на возу с сеном, и будто он, нарушив данное папе обещание, публично проповедовал и с целью привлечения слушателей давал будто бы каждому по червонцу. Хотя все это была явная и бесстыдная ложь, прелаты сочли возможным воспользоваться ею, чтобы придать своим действиям хотя бы видимость права.
28 ноября к Гусу явились два епископа в сопровождении констанцского бургомистра и одного рыцаря будто бы с целью проводить его к папе на аудиенцию. Гус еще не успел выйти к гостям, как бывший здесь Ян из Хлума, предугадывая предательство, резко возразил, что он отвечает перед императором за каждый волос Гуса и что до приезда императора в Констанц никто не смеет ничего предпринять против Гуса.
– Что ты, рыцарь, – ответил один из епископов. – В уме ли ты? Мы пришли с самыми миролюбивыми намерениями.
