Владимир Шморгун - Красный сокол
Вчетвером молча отошли подальше от запретной зоны. Остановились на ровной площадке между проселочной дорогой и пологим скатом к речушке. Секунданты долго шептались о чем-то. Потом подошли к Тарасову, стоящему на отшибе ближе к речной пойме.
— Что Вы желаете сообщить своему противнику перед боем? — официально, без шуток и тени иронии произнес заготовленную фразу Бобер.
— Я уже говорил и сейчас скажу: я не знал, что она замужем. Против Федорова ничего не имею. Готов извиниться где угодно. К чему ломать комедию?
— Когда рукопожатье рук так много значит для двоих? — продекламировал чьи-то стихи секундант, воодушевленный предстоящим боем. — Однако… принято. Честь имею, — слегка кивнул головой, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов режиссер драки.
Иван стоял спиной к секундантам и потому выслушал предложение противной стороны, не шелохнувшись, гордо и надменно.
Ответом противника весьма польщен, но не удовлетворен, — заговорил дуэлянт, не утруждая себя повернуться лицом к посредникам. — Слово «курва» можно смыть только кровью. Честь имею.
Сраженный наповал неприступностью противной стороны, Жора не стал убеждать, как намеривался, прекратить «комедию» и разойтись друзьями. Брошенное на весь зал оскорбление заглушить шуткой невозможно. Тем более — келейно, ночью, когда лицом к лицу лицо не распознать. «Жаль, конечно, — подумал он. — Тарас за сутки изменился, почернел. Хоть и не до конца, наверное. Не легко, очевидно, наступать на горло «собственной песне». Трудно избавляться от укоренившейся с детства разнузданной свободы, а надо. Иначе летчиком не станешь».
— А-а, делайте, как знаете, — махнул он рукой. — Лишь бы честно. Без подвоха.
Бобров палкой прочертил две линии на расстоянии пяти метров друг от друга.
— Это поле чести. Поле брани, — пояснил знаток рыцарской романтики. — Секунданты будут стоять каждый у своей черты. Право первому нападать дается тому, кому брошена перчатка. Противник обороняется тупой рапирой. Через три минуты дуэлянты меняются оружием. По истечении второй трехминутки, при ничейном результате колпачок с острия шпаги снимается и друзья… пардон, противники дерутся до первой крови. Отступление за свою черту считается позорным бегством. Ясно? К барьеру!
Ваня отражал медвежьи выпады Павлина без труда. Сказывался навык перворазрядника по фехтованию. Поменявшись рапирами, он на первой же минуте уколол обидчика в руку выше локтя. Кровь и боль насторожила обороняющегося, но нападающий отказался от поражающих ударов, довольствуясь только устрашающими обманными движениями.
По окончании боя Ваня отбросил рапиру в сторону и протянул руку для примирения. Тарас угрюмо буркнул: «Прости". Пожимая прямую бесчувственную ладонь победителя, добавил: «Надеюсь, теперь квиты».
— Забудь. И больше в чужой монастырь со своими дурацкими шутками не суйся, — подытожил исход схватки главный постановщик поединка вездесущий Бобер.
Однако как ни старались участники дуэли сохранить в тайне ночное происшествие, отзвуки происшедшего быстро достигли ушей большого начальства, благодаря оплошности сподвижника преуспевающего военлета. Бобер споткнулся на ровном месте, как раз на проходной. Концы рапир проткнули бумагу и выдали хозяина секретной поклажи с головой. И, хотя запнувшись, тот быстро выкрутился, мол, рапиры они брали для тренировок, дотошный начальник караула Елдыкин проверил подозрительные объяснения и доложил по инстанции.
Используя свой выросший за последнее время авторитет, Иван пытался тихо, не поднимая шума, замять это дельце на корню. Но застрявший на мелких административно-командных должностях Елдыкин отказался порвать рапорт и таким образом похоронить в караульном помещении выявленное воровство. Дело о краже рапир моментально обросло домыслами и в конце концов снежным комом докатилось до комиссара, изрядно напугав блюстителя порядка. Если вопрос о сроке пребывания Тарасова в стенах училища был предрешен на второй день после инцидента в столовой, то теперь вопрос об исключении из школы коснулся всех причастных к ночному поединку.
Начальство школы понимало, что наказывать пилота, обласканного самим Ворошиловым, по меньшей мере — неудобно, а то и чревато опасными последствиями прежде всего для руководства училища. Чтобы не навредить общему делу и себе, естественно, решено было удовлетворить неоднократную просьбу талантливого пилота и направить его для дальнейшего прохождения службы в строевую часть. Удерживание способного ученика и растущего летчика на какой бы то ни было должности в школе теряло, таким образом, всякий смысл. В то же время приказ откомандировать провинившегося инструктора в распоряжение штаба военного округа выглядел для всего личного состава как строгое дисциплинарное наказание. Курсантам же было совсем невдомек, что отчисление из школы «героя поединка» открывало ему новые горизонты пилотирования на современнейших самолетах, поставляемых в действующую армию.
Жора заслушал приказ об отчислении перед общим строем курсантов с неизменной ухмылкой на лице. Но при посадке на поезд не выдержал свою «фирменную» позу. На приглашение сопровождающих приезжать для поступления в училище на следующий год, буркнул, чуть не плача, обидную фразу: «Обойдусь без вашей задрипанной школы».
Тарас, скрывая оскорбленное чувство незаслуженного наказания, на прощанье заявил приунывшим товарищам: «Не горюйте. Ждите меня через год. Привет начальству».
Импульсивный Бобров, услышав свою фамилию в числе последних, приговоренных к изгнанию из школы, ставшей почти родным домом, не сдержал своих эмоций: «Вот гады! Все равно я буду здесь учиться на зло перестраховщикам!»
Глава 8
Всё выше, и выше, и выше
Штаб Киевского военного округа направил Ивана Федорова в запасной полк авиабригады, где проверялись боевые машины, поступающие на вооружение армии. Вначале ему доверили «Фокер-Д7» германского производства. Уже при первых его полетах командир полка Ментузов отметил уверенность, с какой Иван управлялся с тяжеловесной машиной, поверил в его мастерство и не побоялся назначить летчика командиром звена. А вскоре досрочно представил к очередному званию. Ободренный продвижением по службе, Иван все свободное время (благо, что Аня оставалась в Луганске) посвятил физкультуре. С удовольствием занялся мотоциклетным спортом и уже через несколько месяцев продемонстрировал свое искусство на первомайском параде в Киеве — прокатил по Крещатику мимо правительственной трибуны «живую» спортивную пирамиду в виде пятиконечной звезды из ребят, затянутых в золотистые сверкающие ткани.
