Николай Ильюхов - Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.
Впрочем колчаковской власти описанная провокация нужна была еще и для того, чтобы отвлечь внимание населения от тех зверств, которые были учинены карательными отрядами после гордеевского и вепринского боев. Зверства же эти превзошли все, что видел сучанский рабочий и крестьянин до тех пор. Начнем с ген. Смирнова. Заняв дер. Гордеевку, он был поражен тем, что ни в одной избе нет крестьян — все бежали в сопки: остались лишь 9 стариков, которые не имели сил добраться до тайги. Эти старики были арестованы и подвергнуты «допросу». Их сначала избивали шомполами, затем на импровизированных блоках, приделанных к потолку избы, подняли вверх и оставили висеть привязанными за руки около двух часов. Когда и эта пытка не дала результатов (стариков допрашивали о местонахождении партизан), несчастные крестьяне были облиты кипятком. Наконец к вечеру (пытка продолжалась весь день) всех стариков выстроили в ряд, и офицеры их расстреляли. Один из этих истинных героев, мужественно выносивший боль и страданья, но не выдавший своих партизан (хотя он и все остальные знали, где находятся партизаны, какова их численность и пр.), по фамилии Цакунь, получивший 16 пулевых ранений, каким-то чудом остался жив: он попал под трупы своих товарищей и так пролежал до следующего утра, а когда белые ушли из деревни, выбрался из-под трупов и приполз к себе в избу.
Ген. Волков, занявший селение Новороссию, расстрелял двух крестьян, а в с. Ново-Москва он же расстрелял троих и в заключение облил керосином муку и пшеницу тех крестьян, запасы которых давали ему повод думать, что партизаны смогут получать у них хлеб и материальную поддержку. Особое чувство у нас вызвала казнь двоих немцев, бывших военнопленных. Эти два товарища прибыли к нам из города, где им угрожала расправа чехо-словацких шовинистов, и попросили зачислить их в отряд. Мы с радостью приняли обоих в свои ряды; но, так как они были совершенно измучены, истощены и больны, то решено было временно оставить их в дер. Ново-Москва у надежного крестьянина, где они должны были законспирироваться и оставаться до тех пор, пока наберутся сил, чтобы делать с партизанами изнурительные таежные переходы. Ген. Волков все же обнаружил их и расправился с присущей ему жестокостью. Наши немецкие друзья испытали страшные мучения: в январский мороз их раздели донага, разложили на льду и запороли на-смерть проволокой. Получив известие об их казни, мы испытали сильнейшее огорчение: у каждого из нас была мысль, не мы ли являемся виновниками их смерти; ведь в отряде они были бы спасены, и, во всяком случае, страдания, связанные с партизанской жизнью, даже при состоянии их здоровья, ни в какой степени не могли сравниться с тем, что пришлось им вынести от рук палачей. Каждый из партизан на примере смерти немцев, на основе тех чувств, которые ему пришлось испытывать в связи с этой смертью, друг перед другом старался по-своему подчеркнуть, что в нем и следа не осталось от того «патриотического угара», которым жила прежняя Россия во время войны с Германией; напротив, именно потому, что буржуазия хотела, жаждала этой националистической ненависти, каждый партизан старался подчеркнуть, что теперь любовь к рабочим и крестьянам Германии должна войти в плоть и кровь русских трудящихся; каждому из нас в этот момент хотелось подчеркнуть с особой силой, что партизаны и их дело — дело не только нашей русской, но и международной революции. От этого наша скорбь о немецких товарищах была еще сильнее и глубже. Многие из сучанцев долго будут помнить и хранить в своих сердцах память неизвестных (мы не помним даже их фамилий) немецких товарищей, о которых мы знали только, что они дрались под командой Сергея Лазо на забайкальском фронте против атамана Семенова и что они были революционерами.
Зверства доблестных генералов Смирнова и Волкова вызвали бурю негодования в крестьянстве. На сельских сходах стали выносить резолюции с протестами против расправы, учиняемой правительством; протесты эти посылались консульскому корпусу и «союзному командованию» во Владивосток. Мы использовали все средства для агитации за поддержку партизан как единственной силы, могущей защитить деревни от грабежа и насилий карательных отрядов. Одновременно командир партизанских отрядов отправил иностранным консулам подробное описание событий с протестом против покровительства интервентов белогвардейскому террору над рабочими и крестьянами, требуя немедленного прекращения вмешательства «союзных государств» вдела Советской республики и увода интервентских войск. В ответ на все это штаб американских войск выслал в село Гордеевку, где были казнены старики-крестьяне, предусмотрительно названные в оперативных сводках белых войск «партизанами», комиссию из пяти человек (два офицера и трое солдат). Мы намерены особо осветить вопрос о взаимоотношениях партизан с интервентами, в частности американцами, здесь же коснемся только этой комиссии. Деятельность ее свелась к тому, что были сфотографированы трупы замученных и составлен «акт»; для приличия офицеры немного поохали, покачали головой, заявили нам, что партизаны в своем возмущении вполне правы, что они удивлены действиями русских коллег-офицеров, и затем благополучно, под охраной партизан, отбыли на станцию Тигровая, а оттуда во Владивосток. Ясно, что в газетах ничего не было сказано ни о факте поездки комиссии ни о результатах ее работ.
Впрочем американская комиссия больше интересовалась партизанами, нежели самим предметом своей «командировки». Члены комиссии расспрашивали о социальном составе отрядов, о командирах, их образовании, командирском стаже, о нашей политической платформе. Они наивно доказывали, что нам нужно бороться как раз за тот строй, который установлен в «демократической, свободной» Америке, и пытались убедить нас, что для разрешения «социальных конфликтов» вовсе не обязательна гражданская война, что при наличии «доброй к тому воли» вполне можно найти компромиссную формулу для установления соглашения между нами и правительством Колчака. Много и долго говорили они нам в таком духе. Мы просили американцев только об одном — опубликовать в газетах их впечатления о расстрелах и грабежах, творимых белыми отрядами. Обещание было дано, но, конечно, не выполнено. По части же политики мы им сразу заявили, что между нами и белыми находится непроходимая пропасть, и, пренебрегая «дипломатическим тактом», выразили уверенность, что нам придется бороться не только с нашей контр-революцией, но и с теперешними нашими гостями. Этим и закончилась первая наша «дипломатическая» встреча с иностранцами.
ГЛАВА IV.
