Василий Цветков - Генерал Алексеев
Правда, но свидетельству Генерального штаба генерал-майора Б.В. Геруа, не всегда его лекции воспринимались с интересом. Во внешности профессора «ничего не было от Марса. Косой, в очках, небольшого роста. В лице что-то монгольское, почему его иногда звали “японцем”. Он… провел всю свою службу Генерального штаба в кабинете, занимая ответственные должности в Главном Управлении Генерального штаба, а в Академии — работая по кафедре русского военного искусства… Алексеев был коллегой Мышлаевского и читал курс, относившийся к эпохам Елизаветы и Екатерины II. Лектор он был плохой, привести в законченный вид и напечатать свой курс не имел времени, но практическими занятиями руководил превосходно».
Схожую оценку лекциям Алексеева, в также резких выражениях, следуя очевидной советской конъюнктуре, годами позже давал будущий генерал-майор Красной армии Л.Л. Игнатьев: «Чтение второй части этого предмета (русское военное искусство. — В.Ц.), посвященной послепетровской эпохе, было поручено тихому и незаметному полковнику Алексееву, изучившему ее со свойственной ему дотошностью до мельчайших деталей. Но чем больше он их нам преподносил, тем меньше мы получали представления о елизаветинских кирасирах и павловских гренадерах. Даже походы бессмертного Суворова изучались нами с большим интересом по печатным источникам, чем по лекциям Алексеева. Трудно понять, какие качества в этом усердном кабинетном работнике, лишенном всего, что могло затронуть дух и сердце слушателя, выдвинули его впоследствии фактически на пост русского главнокомандующего. Гораздо более ясен дальнейший и последний этап его карьеры: бедное талантами белое движение вполне могло удовлетвориться таким вдохновителем, как Алексеев»
Однако полностью противоположная оценка давалась в воспоминаниях Богаевского, бывшего николаевского юнкера-кавалериста, прослушавшего курс русской военной истории у профессора Алексеева. «Он был все тот же. Прибавилось только седины на голове, но так же бодро смотрели маленькие глаза из-под суровых бровей, таким же отчетливым, звонким голосом читал он нам — как когда-то “администрацию” — о чудесных Суворовских походах, вместе с своими внимательными слушателями переживая и восхищаясь подвигами наших чудо-богатырей, и в живом рассказе его перед нами вставали величественные боевые картины давно минувших дней славы и побед доблестной Русской армии… Мы, молодые офицеры, будущие “колонновожатые” учились уважать и любить наше славное боевое прошлое, учились любить великих вождей России, своим гением и трудами заставивших весь мир уважать и ценить нашу Родину и ее Армию…
Во время экзаменов М.В. все так же доброжелательно, как и к юнкерам, относился к нам. Я не помню случая, чтобы он поставил кому-либо дурную отметку и тем испортил бы всю службу офицера. По себе зная, какой тяжкий труд приходится нести слушателю Академии, он был снисходителен к случайным ошибкам и никогда не был сухим, черствым педантом»{12}.
Снова обратим внимание на методику оценки знаний на экзаменах у профессора Алексеева. Не стремление «завалить» нерадивого слушателя Академии, а, прежде всего, стремление добиться знания предмета — это продолжало отличать Михаила Васильевича в его педагогической работе.
Период жизни с 1890 по 1904 г. был, пожалуй, наиболее спокойным и результативным в его биографии: завершилось обучение в Академии, успешно складывалась карьера в Генштабе, наладилась семейная жизнь. За это время Алексеев стабильно продвигался по служебной лестнице, обретя «по выслуге лет», «за беспорочную службу» многое и в наградах, и в чинопроизводстве. С 25 января 1899 до 5 августа 1900 г. он работал в должности старшего делопроизводителя канцелярии Военно-учебного комитета. Был последовательно награжден орденами Святого Станислава 2-й степени, Святой Анны 2-й степени, Святого Владимира 4-й степени с бантом и Святого Владимира 3-й степени. 5 апреля 1898 г. был произведен в чин полковника.
Глава II.
НАЧАЛО НОВОГО ВЕКА. ОТ ВОЙНЫ ДО ВОЙНЫ.
1904-1914 гг.
1. На сопках Маньчжурии и в кабинетах Генштаба.
1904—1907 гг.
Но ситуация в самой Империи и на ее рубежах в это время не отличалась желаемой стабильностью. Осложнившееся внешнеполитическое положение на Дальнем Востоке привело к войне с Японией. Канун военных действий и начало войны Застало Алексеева в должности Начальника оперативного отделения Генерал-квартирмейстерской части Главного штаба (этот пост он занимал с 5 августа 1900 г. по 1 мая 1903 г.), а затем Начальника отдела Главного штаба (с 1 мая 1903 г. по 30 октября 1904 г.). Среди офицеров столичного округа было немало тех, кто добровольно ходатайствовал перед вышестоящим командованием о переводе в Действующую армию. Опытных строевых начальников действительно не хватало. Но еще более ощутимым на далеком Дальневосточном театре военных действий был недостаток офицеров-генштабистов. Четверо преподавателей постоянного состава Академии были командированы на Дальний Восток, и среди них первым значился генерал-майор М.В. Алексеев. При этом за ним сохранялась должность заслуженного ординарного профессора Академии{13}.
По прибытии на фронт, в конце декабря 1904 г., он принял должность Генерал-квартирмейстера 3-й Маньчжурской армии (формальное назначение состоялось одновременно с производством в генерал-майоры 30 октября 1904 г.). На этот раз под его контролем находился обширный спектр проблем — от организации разведывательной работы до контроля за боевым снабжением воинских частей.
Стратегическое положение русской армии было сложным. Уже был сдан Порт-Артур, и армии под командованием генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина готовились к генеральному сражению под Мукденом. Куропаткин был хорошо известен Алексееву еще со времен Русско-турецкой войны, когда он занимал должность начальника штаба в отряде генерала Скобелева, и затем во время преподавательской работы в Академии; будучи военным министром, Куропаткин содействовал открытию кафедры истории военного искусства. Теперь Алексееву предстояло организовывать штабную работу под его верховным руководством.
Стратегические планы и тактические решения Куропаткина генерал-квартирмейстер 3-й армии воспринимал скептически: вопреки очевидным перспективам перехода от обороны и отступления к решительным наступательным действиям, Куропаткин предпочитал отходить, избегая решающих столкновений с японской армией.
В одном из писем супруге (2 февраля 1905 г.) Алексеев отметил типичное для многих офицеров мнение относительно «генералов от отступления», как нередко называли в то время командный состав в армейской среде: «Нас душит нерешительность Главнокомандующего… Наши большие силы парализуются бесконечным исканием плана и, в то же время, отсутствием ясной, простой идеи, что нужно. Нет идеи — нет и решительности. Колебания и боязнь — вот наши недуги и болезни, мы не хотим рисковать ничем и бьем и бьем лоб об укрепленные деревни. Мелкие цели, крупные потери, топтание на месте. И противник остается хозяином положения, а быть хозяевами должны были бы — и могли бы быть — мы. Нет, не нужно было бы увеличивать в нашем высшем командовании того, что служит источником наших невзгод, которым пока не предвидится и конца». Здесь выражалось принципиально важное для генерала понимание «идеи войны», без которой боевые действия превращаются в шаблонный набор методических «отступлений» и «наступлений». Очевидно, что отсутствие этой «идеи», ясного и четкого понимания целей и задач войны и стало главной причиной неудач русской армии в Маньчжурии.
