Эдуард Макаревич - Филипп Бобков и пятое Управление КГБ: след в истории
После ХХ съезда коммунистической партии, на котором Хрущевым был осужден культ личности Сталина, в рядах самой партии не было никакого понимания событий. Часть коммунистов сказали бы „да“ кому угодно. Они и подчинились Хрущеву в силу партийной дисциплины. Это честные люди, но инертные и послушные, неспособные к действиям, к выражению собственного мнения. Вторая часть была против, но делала это молчаливо, ушла в глухую оборону. Но появилась и третья часть, коммунисты, которые не только пошли с Хрущевым, но и забежали вперед: они рьяно требовали идти дальше по пути разоблачений, выражая недоверие членам Политбюро, которые работали когда-то со Сталиным и оставались и теперь в его составе. Это было, как выяснилось, испытание, к которому никто не был готов. Хрущев принимал решения одно импульсивнее другого, что свидетельствовало о его глубочайшей растерянности. Ему хотелось дозированных разоблачений, в Президиуме ЦК еще оставались Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов… И начались внутрипартийные репрессии. Неуверенность и растерянность Хрущева стоила партийных билетов генералу Григоренко и физику Орлову. Оба встали впоследствии во главе группы диссидентов.
Новый взрыв культа Сталина произошел на ХХI съезде, который был почти весь посвящен этой теме. Уже появлялись значимые произведения советских писателей на эту тему. Но снова складывалась двойственная ситуация: власти, развязывая критику Сталина, призывали убрать практически все, что связано с именем вчерашнего вождя, но к выступлениям общества на ту же тему относились осторожно. Здесь таилась причина копившегося недовольства, прежде всего в среде репрессированных и их близких. Кроме них структурировался слой интеллигенции и молодежи, которые стремились утвердить себя на новой идеологической основе. Кто-то шел по этому пути искренне, кто-то делал карьеру, завоевывал популярность. Здесь и черпали для себя ресурсы западные спецслужбы: первым диссидентам давали трибуну радио „Свобода“, печатные издания НТС и другие антисоветские центры. Хрущев же тем временем, с одной стороны, публично рассказывал о своих встречах с сыновьями репрессированных военачальников, выражал сочувствие их судьбам, поддерживал репрессированных, а позже амнистированных членов партии, а с другой – громил художественную выставку в Манеже и топал ногами на поэта Андрея Вознесенского.
Хрущев, может быть, сам того и не замечая, а может быть, и замечая, порождал ситуацию, которая создавала благоприятные условия западным эмиссарам спецслужб для рекрутирования недовольных. Эти эмиссары брали „гонимых“ под свое „крыло“, а значит, под свое влияние».
Такие политические истории в уме для «внутреннего» пользования стали частью профессиональной технологии политического контрразведчика, и с течением времени они предстают как личный исторический и политический документ.
Американский вызов: появление Пятого управления
Американский вызов, сотворенный политиками и учеными
Пружина холодной войны, взведенная после фултонской речи Черчилля, закручивалась с годами все сильнее. Это видно по тем директивам, которые принимал Совет национальной безопасности США, и тем программам, которые разрабатывало и осуществляло ЦРУ.
В сентябре 1949 года в американском Совете национальной безопасности родилась директива СНБ-58. Президент США Г. Трумэн утвердил ее как руководство к действию. Изложенные в ней политические цели и технологии не устарели до последних лет существования СССР и стран – его союзников. Вот некоторые фрагменты из этой директивы:
«Наша конечная цель, конечно, появление в Восточной Европе нетоталитарных правительств, стремящихся взаимодействовать и найти свое место в свободном мире. Однако серьезнейшие тактические соображения препятствуют выдвижению этой цели как непосредственной… Для нас практически осуществимый курс – содействовать еретическому процессу отделения сателлитов. Как бы они ни представлялись слабыми, уже существуют предпосылки для еретического раскола. Мы можем способствовать расширению этих трещин, не беря на себя за это никакой ответственности. А когда произойдет разрыв, мы прямо не будем впутаны в вызов советскому престижу, ссора будет происходить между Кремлем и коммунистической реформацией…
Мы должны вести наступление не только открытыми, но и тайными операциями… Курс на подстрекательство к расколу внутри коммунистического мира следует вести сдержанно, ибо этот курс всего-навсего тактическая необходимость, и нельзя никак упускать из виду, что он не должен заслонить нашу конечную цель – создание нетоталитарной системы в Восточной Европе. Задача состоит в том, чтобы облегчить рост еретического коммунизма, не нанеся в то же время серьезного ущерба нашим шансам заменить этот промежуточный тоталитаризм терпимыми режимами, входящими в западный мир. Мы должны всемерно увеличивать всю возможную помощь и поддержку прозападным лидерам и группам в этих странах» [1].
В этой директиве впервые обрела право на жизнь идея, в соответствии с которой тайные операции приравнивались к боевым планам.
В 1950 году в США появилась новая директива по поводу тайных операций – СНБ-68. Ее текст отражает явный прогресс в мыслях и устремлениях создателей:
«Нам нужно вести открытую психологическую войну с целью вызвать массовое предательство в отношении Советов и разрушать иные замыслы Кремля. Усилить позитивные и своевременные меры и операции тайными средствами в области экономической, политической и психологической войны с целью вызвать и поддержать волнения и восстания в избранных стратегически важных странах-сателлитах. (…)
Успех предлагаемой программы полностью зависит от того, насколько наше правительство, американский народ и все свободные народы сумеют в конечном итоге признать, что холодная война – это на самом деле настоящая война, в которой на карту поставлено выживание свободного мира… Выполнение этой программы потребует от нас всех находчивости, жертвенности и единства, диктуемых суровостью проблемы, и настойчивого упорства в достижении наших национальных задач» [2].
Эти директивы давали политическое обоснование для проведения тайных операций, которые должны были привести к расколу социалистического мира и впоследствии к разрушению Советского Союза.
Но интеллектуальная и эмоциональная насыщенность этих директив (чего стоит одно выражение «выполнение программы потребует от нас находчивости, жертвенности и единства») выдавала их творца, коим был небезызвестный нам Джордж Кеннан. Тот, который провозгласил в мае 1948 года организованную политическую войну против Советского Союза и настаивал на создании новой тайной службы. Выпускник Принстонского университета, он работал в СССР в 1934–1938 годах в ранге первого секретаря посольства США, потом в 1945–1946 годах в качестве советника посольства, а в 1952 году четыре месяца служил послом США. Его проблема была в том, что, находясь более пяти лет в СССР, он так и не понял ни страну, ни людей, ни власть. Но он оказался автором внешнеполитической доктрины «сдерживания», изложенной им в так называемой «длинной телеграмме» из Москвы в адрес государственного секретаря США (февраль 1946 года). В ней он предлагал правительству США жестко выступить против советской экспансии в Восточной Европе. В июле 1947 года, в журнале «Форин афферс» появилась его статья «Истоки советского поведения», в которой излагалась стратегия сдерживания, основы которой были намечены в той «длинной телеграмме». Эта стратегия, предложенная им, оказала огромное влияние на выработку директив Совета национальной безопасности США, на идею организованной политической войны против СССР, стала основой таких политических инициатив, как план Маршалла и создание НАТО.
