Вальтер Лангер - Мышление Адольфа Гитлера
После этого выступления Гитлер вызывает своих советников и информирует их о своем решении. Когда он кончит, они вольны выражать свое мнение. Если Гитлер считает, что одно из этих мнений ценное, он будет слушать долго, но обычно эти мнения мало влияют на его решение, когда оно сформировалось. Лишь если кому-то удастся предоставить новые факты, появляется хоть какая-то возможность заставить его поменять свое решение. Если же кто-то высказывает мнение, что предложенный план слишком трудный или обременительный, он чрезвычайно злится и часто говорит: «Мне не нужны люди, у которых свои умные собственные идеи, а нужны скорее люди, которые достаточно умны, чтобы найти пути и средства осуществить мои идеи».
Как только у него есть решение проблемы, его настроение коренным образом меняется. Он опять становится фюрером, которого мы описали в начале этого раздела. «Он очень жизнерадостен, все время шутит и не дает никому возможности говорить, пока сам подшучивает над всеми». Это настроение продолжается в период, необходимый для проделывания нужной работы. Как только отданы нужные приказы для выполнения плана, Гитлер теряет к нему интерес. Он становится абсолютно спокойным, занимается другими вопросами и спит необычно долго.
Это очень фундаментальная черта характера Гитлера. Он не обдумывает вещи в логической и соразмерной манере, собирая всю доступную информацию, касающуюся проблемы, и начерчивая альтернативные курсы действия, а затем взвешивая доказательства «за» и «против» для каждого из них, прежде чем прийти к решению. Его умственные процессы происходят наоборот. Вместо изучения проблемы, как сделал бы интеллектуал, он избегает этого и занимается другими вещами, пока подсознательные процессы не обеспечат его решением. Тогда, имея решение, он обращается к фактам, которые подтвердят, что оно правильное. В этой процедуре он очень умен, и ко времени, когда представляет решение своим соратникам, оно имеет вид рационального суждения. Тем не менее, развитие его мысли следует от эмоционального до фактического вместо того, чтобы начинать с фактов, как обычно делает интеллектуал. Именно из-за такой особенности мыслительного процесса обычному человеку трудно понять Гитлера или же предсказать его будущие действия. В этом отношении ориентация Гитлера — это ориентация артиста, а не государственного деятеля.
Хотя Гитлер чрезвычайно успешно использовал технику вдохновения для определения своего курса действий (и нам напоминают о его следовании этим курсом с точностью лунатика), он небезупречен. Он становится зависимым от своего «внутреннего голоса», что приводит к непредсказуемости, с одной стороны и беспомощности, с другой. Результат таков, что он не способен модифицировать свой курс перед лицом неожиданных событий или твердого противостояния. Штрассер говорит нам: «Когда он столкнулся с противоречивыми фактами, то начал барахтаться». И Рем говорит: «В реализации его мыслей нет системы. Он хочет, чтобы вещи были такими, какими их хочет видеть он, а когда встречается с твердой оппозицией на прочной основе, приходит в бешенство». Эта окоченелость умственного функционирования очевидна даже в обыкновенных повседневных интервью. Когда Гитлеру задают неожиданный вопрос, он полностью теряется. Лохнер дает нам великолепное описание его реакции:
«Я видел, как этот кажущийся самоуверенным человек покраснел, когда я затронул тему германо-американских отношений… Это, очевидно, застало его врасплох. Он не привык, чтобы бросали вызов его непогрешимости. Какое-то мгновение он краснел, как школьник, запинался и мямлил, затем выдавил что-то о множестве проблем, которые необходимо обдумать, поэтому у него нет времени заниматься Америкой».
Почти все писавшие о Гитлере упоминали его приступы ярости. Они известны его коллегам, которые привыкли бояться его. Описания его поведения во время этих приступов значительно различаются. В наиболее крайнем описании утверждается, что в экстазе он катается по полу и жует ковер. Ширер сообщает: «В 1938 году он делал это так часто, что его соратники называли его припадочным». Но никто из наших информаторов, которые были близки к Гитлеру, такие люди как Ханфштенгль, Штрассер, Раушнинг, Гогенлое, Фриделинде, Вагнер и Людеке, никогда не видели, чтобы он вел себя таким образом. Более того, они твердо убеждены, что это огромное преувеличение, а информатор нидерландского посольства говорит, что этот аспект следует отнести к области «глупых сказок».
Даже без этого дополнительного штриха с жеванием ковра его поведение по-прежнему необузданное и показывает полное отсутствие контроля над эмоциями. В самых худших приступах ярости он, несомненно, ведет себя подобно испорченному ребенку, который не может добиться своего, и барабанит кулаками по столам и стенам. Он ругается, орет, заикается, а в некоторых случаях слюна пенится в уголках его рта. Раушнинг, описывая одно из таких неконтролируемых проявлений характера, говорит: «У него был тревожный вид, волосы растрепаны, глаза сужены, лицо искаженное и побагровевшее. Я боялся, что он либо скончается, либо его хватит удар».
Однако не следует предполагать, что эти приступы ярости случались лишь тогда, когда он сталкивался с главными проблемами. Наоборот, очень незначительные проблемы могли вызвать такую же реакцию. В целом, — она случалась всякий раз, когда кто-то противоречил ему, когда были неприятными новости, за которые он мог чувствовать себя ответственным, когда был какой-либо скептицизм в отношении его суждений или когда возникала ситуация, в которой ставилась под сомнение или преуменьшалась его непогрешимость. Фон Виганд сообщает: «В его штабе есть тактическое понимание: «Ради Бога, не возбуждайте фюрера», что означает не сообщать ему плохих вестей, не упоминать вещей, которые не такие, как он полагает».
Вогт сообщает:
«Близкие соратники всегда говорили, что Гитлер всегда такой — малейшая трудность или препятствие могут заставить его завопить от ярости».
Многие информаторы считают, что такие приступы ярости всего лишь игра. Эта точка зрения довольно убедительна, поскольку первая реакция Гитлера на неприятную ситуацию — не простое возмущение, как обычно бы следовало ожидать. Он внезапно приходит в странную ярость и внезапно охладевает. После этого начинает говорить на другие темы абсолютно спокойным тоном, как будто ничего не произошло. Изредка он может застенчиво посмотреть вокруг, как бы проверяя, не смеется ли кто-нибудь, а затем продолжает говорить без малейших признаков обиды.
Некоторые из его соратников почувствовали, что он сознательно провоцирует эти приступы ярости, чтобы запугать окружающих. Раушнинг, например, называет их «…хорошо спланированными приступами ярости, которыми он приводит все свое окружение в замешательство и делает его более покладистым». Штрассер также считает, что все дело именно в этом: «Ярость и оскорбления стали любимым оружием в его арсенале». Сейчас не время вступать в детальное обсуждение природы и целей этих приступов ярости. В настоящее время достаточно понять: коллеги Гитлера прекрасно сознают, что он может вести себя таким образам и делает это. Это часть того Гитлера, которого они знают и с которым вынуждены иметь дело. Однако мы можем отметить, что эти приступы ярости не только сознательное актерство, так как для актера почти невозможно побагроветь, если он по-настоящему не находится в эмоциональном состоянии. Есть еще много других аспектов личности Гитлера, какие известны его коллегам и какие не вписываются в образ фюрера, представленный немецкому народу. Гитлер показан, как человек большого мужества, со стальными нервами, который всегда полностью контролирует ситуацию. Тем не менее, он часто бежит от неприятной, неожиданной или трудной ситуации.
