Анатолий Кожевников - Стартует мужество
— Вольно, — послышался негромкий ответ.
Мы сели по местам, не спуская глаз с открытой в коридор двери. Я мысленно повторял слова рапорта — на случай, если начальство подойдет к нашей группе.
Командир эскадрильи вошел легким, уверенным шагом, высокий, загорелый. Окинул казарму быстрым внимательным взглядом. За командиром следовала группа летчиков-инструкторов. Они выглядели торжественно и необыкновенно. На левом рукаве синей шинели у каждого золотилась эмблема летчика: на расправленных крыльях два скрещенных меча, а в центре красная звездочка. Мы как зачарованные рассматривали настоящих истребителей.
Командир эскадрильи коротко отдал распоряжение командирам звеньев и вышел вместе с комиссаром осматривать учебные классы.
К нашему звену подошли четверо. Впереди крепко сложенный лейтенант с пышной шевелюрой светлых волос и голубыми глазами.
— Командир звена лейтенант Герасимов, — представился он глуховатым простуженным голосом. — Инструктор первой группы — лейтенант Кириллов, второй — младший лейтенант Мартынов и третьей — младший лейтенант Киселев, — представил он инструкторов.
К нашей, третьей, группе направился широкоплечий летчик. Я отрапортовал, как положено по уставу, и представился инструктору.
Младший лейтенант поинтересовался успеваемостью по теории, проверил конспекты и остался доволен нашими успехами.
— Чем лучше изучите теорию и чем больше будет порядка в группе, тем быстрее вылетите на боевом самолете, — сказал нам инструктор.
— Будем стараться, — ответили мы почти хором. Когда инструкторы и командиры оставили казарму, кто-то сказал:
— Вот и настоящих истребителей повидали.
— Боевого истребителя сразу видно, — восторженно воскликнул Борис Тимонов, — он на мелочи не разменивается, интересуется главным.
— Оно, конечно, но однако же, — дурачился Рогачев, подразнивая Тимонова.
— Что «однако же», на что намекаешь? — ощетинился Тимонов. — Ты что, в инструкторе сомневаешься? Он боевой летчик, а ты курсант и должен его уважать. Его слово для нас закон.
Ничто не угрожало авторитету нашего инструктора, но все бросились его защищать и отстаивать, нападая на Рогачева. Тот сначала оборонялся как мог, а потом взмолился:
— Ребята, давайте о чем-нибудь другом поговорим.
— Давно бы так, — сказал Кириллов.
— Знаешь, мы с Костенкой сегодня утром поспорили, не можешь ли решить наш спор? — вполне серьезно обратился Рогачев к Кириллову.
— Ну, говори, чего вы не поделили?
— Вот Костенко говорит, что прошлой зимой в Красноярск зверинец приезжал, что там были звери из разных стран…
— Ну и что?
— А я говорю, не было в Красноярске зверинца.
— Значит, ты и проиграл, — довольный своей осведомленностью, с улыбкой ответил Кириллов. — Я сам в том зверинце был.
— Сам был, это точно?
— Конечно был. Вот чудак.
— А в какой клетке сидел?
От хохота едва не рассыпалась казарма. Рогачев на всякий случай отодвинулся от Кириллова, а тот уставился на него злыми глазами и застыл на месте: никак не находил подходящих слов для ответа.
— Ну чего ржете, один балабошка мелет, что попало, а сто хохочут, — наконец пробасил он.
На вечерней поверке старшина объявил приказ начальника училища: вывести весь личный состав на аэродром — готовить летное поле для посадки самолетов.
Началось всеобщее ликование. Если бы разрешили, мы прямо после поверки побежали бы на аэродром. Но пришлось, разумеется, ждать утра.
На следующий день, с рассветом, мы впервые вышли на огромное ровное поле, усеянное камнями. Их-то и нужно было убрать с посадочной полосы. В конце аэродрома стояли два ангара, тот, что поменьше, был обит оцинкованным железом. Рассказывали, что когда-то он принадлежал белогвардейскому атаману Семенову. Здесь стоял его самолет, на котором он бежал в Маньчжурию от Красной Армии. А банда Семенова погибла в Даурской долине. Главарь тоже не ушел от возмездия: в конце Великой Отечественной войны он был захвачен советскими войсками, его осудили и по приговору Верховного Суда СССР повесили.
То легендарное время, когда наши отцы сражались здесь с белогвардейцами и японскими интервентами, напоминало о себе на каждом шагу — все поле было усеяно тупорылыми японскими пулями. Мы рассматривали чужеземный смертоносный металл и явственно представляли себе жаркий бой на открытой равнине. По рассказам отца я знал, что мой дядя Иван погиб где-то под Читой. Может быть, именно здесь он и сложил голову?
Два дня мы расчищали площадку для посадки самолетов. На третий послышался долгожданный шум моторов. Рокот все нарастал, и наконец в небе появилась девятка истребителей И-16. Самолеты подошли к аэродрому, снизились до бреющего полета и с шумом пронеслись над нами, красиво разойдясь на посадку.
— Вот это машины! — вырвалось у Кириллова.
Остальные стояли молча, захваченные невиданным зрелищем. Когда мы подошли к машинам, бросилась в глаза необычная форма фюзеляжа и плоскостей, единственная маленькая кабина и большой мотор.
— Как же наш Кириллов здесь поместится? — заглядывая в кабину, спросил Рогачев.
— Помещусь, не беспокойся…
— Это ведь самолет, а не сапоги, не на заказ делано. С сапогами-то проще: нет на складе твоего сорок последнего размера — пошьют в мастерской, и носи на здоровье. А тут…
Кириллов и в самом деле задумался, глядя на тесную кабину истребителя. Он решительно обратился к технику с просьбой посидеть в самолете.
Техник разрешил, и всем на зависть наш богатырь осторожно вскарабкался на плоскость и стал устраиваться на сиденье. Его лицо расплылось в широченную улыбку. Бросив победный взгляд на Рогачева, Кириллов так же осторожно вылез из кабины.
Охотников посидеть в самолете было много, но техник приказал зачехлять машину и прибрать стоянку.
На следующий день начались инструкторские полеты. С утра до вечера мощные моторы сотрясали морозный воздух. Инструкторы осваивали методику обучения курсантов, а мы «грызли» теорию и только по воскресным дням выходили на аэродром убирать камни, вывороченные хвостовыми костылями. Работа эта была трудная и неинтересная, но мы не роптали, терпеливо ожидая того дня, когда наденем летное обмундирование и сами выйдем на полеты.
Правофланговый
Яркое забайкальское солнце ласкало первым, едва ощутимым мартовским теплом. Чувствовалось приближение весны, хотя по ночам стояли морозы. Кроме обычных теоретических занятий по плану у нас ввели часы подготовки к первомайскому параду войск читинского гарнизона. Ежедневно на плацу раздавались четкие и гулкие звуки строевого шага.
