Джим Корбетт - Леопард из Рудрапраяга
Прогулка, теплая вода и еда производят чудодейственный успокаивающий эффект на горькие мысли. И по мере того как я спускался с крутой горы, принимал горячую ванну и завтракал, я кончил сетовать на судьбу и оказался в состоянии с более разумной точки зрения посмотреть на свой ночной неуспех. Сожаления по поводу пули, попавшей вместо цели в землю, столь же бесполезны, как и по поводу пролитого на песок молока. Однако, если только леопард не перешел на ту сторону Алакнанды, мои шансы убить его снова возрастут, так как теперь я имел электрический фонарь для ночной охоты, доставленный посланцем, не побоявшимся ни леопарда, ни грозы.
Первое, что необходимо было сделать, это выяснить, переправился ли леопард через Алакнанду, и так как я был твердо убежден, что он может переправиться через реку только по какому-нибудь висячему мосту, то после завтрака я отправился на разведку. Леопард не мог перейти по Чатвапайпальскому мосту: каков бы ни был шок, полученный от выстрела из моего ружья большого калибра, произведенного в нескольких футах от его головы, он не смог бы покрыть четырнадцать миль до моста за несколько часов от момента выстрела и до рассвета. Поэтому я решил ограничиться поисками у Рудрапраягского моста.
Три подхода вели к мосту: один с севера, другой с юга, и между ними хорошо исхоженная пешеходная дорожка, идущая от рудрапраягского базара. После внимательного осмотра этих подходов я перешел на другой берег и исследовал Кедарнатхскую дорогу паломников на расстоянии полумили и далее пешеходную тропу, на которой три дня назад была убита коза. Удовлетворенный тем, что ни один леопард не пересек реку по мосту, я окончательно решил выполнить свой план: закрыть на ночное время оба моста и таким образом ограничить район действия леопарда только одной стороной реки. План был прост: для этого требовалось лишь содействие сторожей на мостах. Они оба жили на левом берегу в непосредственной близости от береговых устоев моста, так что с успехом могли перекрыть проход. Закрыть единственные средства сообщения между двумя берегами на протяжении тридцати миль представлялось весьма своевольным поступком, но фактически это было не так, ибо ни один человек из-за «осадного положения», введенного леопардом, не осмеливался пользоваться мостами в часы между закатом и восходом солнца.
Чтобы закрыть мосты, забивали колючим кустарником проход под аркой шириной в четыре фута, образованный башнями, несущими стальные тросы с укрепленными на них планками пешеходной дорожки. За все время, когда мосты закрывались колючей загородкой или же сторожились мной, ни один человек не попросил о переходе.
В общей сложности я провел двадцать ночей на башне левого берега Рудрапраягского моста; эти ночи мне никогда не забыть. Для сооружения этой башни использовали выступы скалы высотой в двадцать футов. Наверху образовалась выровненная ветром площадка около четырех футов шириной и шести футов длиной. Подняться на нее можно двумя способами: вскарабкаться по кабелям, проходящим через отверстия наверху башни и закрепленным на горе примерно в пятидесяти футах от входа на мост, или взобраться наверх по очень шаткой бамбуковой лестнице. Я избрал второй, так как кабели были покрыты какой-то черной вонючей дрянью, пристававшей к рукам и пачкавшей одежду.
Лестница — два неодинаковой длины бамбуковых шеста, которые соединялись свободно привязанными тонкими палками, — на четыре фута не доходила до платформы. Стоя на последней перекладине этой лестницы, я всякий раз думал, не соскользнет ли моя ладонь с какого-нибудь выступа на гладкой кирпичной кладке, когда я буду взбираться на площадку. Это был акробатический номер, и чем чаще я его исполнял, тем меньше мне хотелось его повторять.
Все реки этой части Гималаев несут свои воды с севера на юг, и в долинах, через которые они протекают, дуют ветры, меняющие свое направление с восходом и заходом солнца. Пока оно светит, ветер, по-местному — dadu, дует с юга, а ночью — с севера.
В то время как я занимал сторожевую позицию на площадке, обычно бывало затишье; но вскоре я начинал ощущать дуновение ласкающего ветерка. Постепенно, по мере того как исчезал дневной свет, ветер усиливался, доходя к полуночи до яростного шторма. На площадке было не за что держаться. Лежа на животе растянувшись во всю длину, чтобы увеличить трение и снизить давление ветра, я рисковал слететь вниз на скалы, одна из которых вдавалась в ледяные воды Алакнанды. Конечно, температура воды представляла бы уже мало интереса после падения с шестидесятифутовой высоты на острые выступы скал. Поэтому удивительно, что когда бы я ни дрожал при мысли о падении — всегда я думал о воде и никогда о скалах. Вдобавок к ветру масса небольших муравьев пробиралась под одежду и отъедала целые куски моей кожи. Во время двадцати ночей, когда я сторожил проход по мосту, кустарник с колючками не укреплялся под аркой и через мост перешло лишь одно-единственное живое существо — шакал.
МАГИЯ
Каждый вечер, когда я отправлялся к мосту, меня сопровождали два человека, один из них нес лестницу, позволявшую мне добраться до платформы; после того как мне передавали ружье, лестницу убирали.
На второй день, когда пришли к мосту, мы увидели человека, одетого в развевающуюся хламиду с чем-то светящимся отраженным светом на голове и груди. Он нес шестифутовый серебряный крест и приближался к мосту со стороны Кедарнатха. Дойдя до моста, человек встал на колени и, держа крест перед собой, склонил голову. Пробыв некоторое время в этой позе, он еще выше поднял крест, встал на ноги, сделал несколько шагов вперед, снова бросился на колени и опять склонил голову. Так он продолжал преклонять колени через краткие промежутки, продвигаясь по всему длинному мосту. Проходя мимо меня, человек поднял руку в знак приветствия, но, так как казалось, что он глубоко погружен в молитву, я не заговорил с ним. Мерцание, которое я увидел на уборе его головы и груди, шло от серебряных крестиков.
Мои люди заинтересовались этим странным человеком и, увидев, что он поднимается по крутой дорожке к рудрапраягскому базару, спросили меня, кто он такой и из какой страны пришел. То, что он христианин, было очевидно, но я не слышал его речь, а по длинным волосам, роскошной агатово-черной бороде и чертам лица заключил, что он родом из Северной Индии.
На следующее утро я слез с башни и направился к бунгало инспекции, где проводил ту часть времени, когда светило солнце и я не занимался посещением ближних и дальних деревень в поисках новостей о людоеде. Тут я увидел высокую, одетую в белую хламиду фигуру, стоявшую на большом выступе скалы; человек смотрел на реку. При моем приближении он сошел с возвышения и поздоровался со мной.
![Кэмерон Доки - Правда и ее последствия[Truth and Consequences]](/uploads/posts/books/62573/62573.jpg)
