Ариан Дольфюс - Рудольф Нуреев. Неистовый гений
Особый предмет его интереса — все, что связано с миром искусства. Нуреев открыл для себя «Вестсайдскую историю» Джерома Роббинса, «Болеро» Мориса Бежара, молодого Делона в театральном спектакле «Жаль, что она шлюха»… Он увидел знаменитый американский фильм «Бен Гур»[10], заставивший его сказать, что «все американцы убийцы», он увидел также девушек «Крейзи Хоре»[11], из‑за которых расплакался, и его друзья не могли понять почему.
Среди новых парижских знакомых Нуреева была Клара Сен, молодая женщина, чилийка по происхождению, страстная балетоманка и невеста Венсана Мальро, отец которого, писатель Андре Мальро, в те годы был государственным секретарем по культуре. Незадолго до приезда Кировского театра в жизни Клары произошла трагедия: ее жених разбился в автомобильной аварии, вместе с ним погиб и его брат. Вечера в Опере были для нее способом заполнить пустоту, видеть людей и хоть на мгновение забыть о том, что произошло. После спектаклей Рудольф и Клара вместе бродили по Парижу. Молодой артист в экстазе замирал перед магазинами, особенно перед книжными, которые он принимал за библиотеки, ведь книги можно было свободно просматривать и даже читать, не выходя из маленького уютного зала. Каково же было удивление Клары, когда в большом детском магазине «Синий гном» Рудольф купил себе электрический поезд, объяснив это тем, что у него «никогда не было хороших игрушек, вообще не было игрушек».
«Руди был очарован, как ребенок, всем, что перед ним открылось. Для него это было, как приход весны», — сказала мне Клара Сен, когда я встретилась с ней, работая над этой книгой. Но при этом она отметила, что у Рудольфа был «очень твердый характер, даже, возможно, излишне авторитарный».
Благодаря Кларе Нуреев познакомился с Раймундо де Лорреном, директором Балетной труппы маркиза де Куэваса[12], которая давала «Спящую красавицу» в Театре Шанз Элизе. Ему не понравилось увиденное, и он открыто сказал директору: «Ваша „Спящая“ — это не балет, а мюзик‑холл»{57}.
Однажды вечером Нуреев на глазах у всех уселся в ложе Гранд‑опера рядом с Кларой. Руководство Кировского было в ярости. Но Нуреев, покоривший парижскую публику, был уже вне досягаемости. Его не могли отстранить от спектаклей и отправить в Союз.
Надо отметить, что Сергеев сделал все возможное, чтобы принизить значение Нуреева. Гастроли открывала «Спящая красавица», но Рудольф не участвовал в этом спектакле (он был во втором составе). Расчет строился на том, что пресса будет петь дифирамбы другим солистам. Однако вездесущие журналисты побывали на прогонах (генеральных репетициях накануне спектакля) и, конечно, были покорены Нуреевым. По Парижу быстрее ветра распространилась новость: Кировский привез гения! Восторженная статья Рене Сервена в «Авроре» подтвердила этот слух: Сервен, признанный знаток балета, к мнению которого прислушивались, утверждал, что через несколько дней публика увидит нового Нижинского.
Когда Рудольф впервые появился на сцене в третьем акте «Баядерки», Париж взорвался.
…Умирает Никия, возлюбленная Солора — Нуреева. Солор безутешен. Его любви добивается Гамзатти, дочь раджи. Но Солор видит только Никию. Забываясь в коротком сне, он попадает в Царство теней.
Под нежную музыку Минкуса в безупречную линию выстраиваются тридцать две девушки‑тени. Солор ищет среди них свою Никию. Он пытается вернуть ее, но она ускользает…
В тот вечер на сцене творилось волшебство. «Я был поражен, — делится своими впечатлениями Пьер Лакотт. — Обаяние Нуреева было головокружительно!»{58}.
Чтобы усилить эффект, Рудольф выступал в тунике, эскиз которой придумал сам, к тому же он полностью изменил свою вариацию в па‑де‑де. С согласия Сергеева он добавил в нее элементы из «Корсара», очень виртуозные и зрелищные. Французская публика не знала в то время ни «Баядерку», ни «Корсара», поэтому не могла заметить подмены.
После спектакля публика неистовствовала. Нуреев выходил на поклоны много раз. Он выиграл свою партию!
На следующий день Нуреев проснулся знаменитым. О нем написали все крупнейшие парижские издания. В «Авроре» говорилось: «У русского балета есть свой космический первопроходец»{59}. «Фигаро» воздавала хвалы «летающему Рудольфу», а «Монд» расценивала его как «нового Нижинского». Хотя мало кто из нынешних парижан мог видеть на сцене Нижинского (он умер в 1950 году в возрасте шестидесяти одного года), это сравнение возникло сразу же. Ведь и Нижинский, прибыв в Париж из Петербурга, покорил Францию.
Такой же успех имели и представления во Дворце спорта. Каждый раз, когда Рудольф появлялся на сцене, он вызывал гром аплодисментов. Это повышало уверенность молодого артиста в себе. Его талант, его успех и только что полученная Премия Нижинского — все это, как он был уверен, делало его неуязвимым. Ему советовали умерить свое «прозападное рвение», прекратить ночные вылазки с «сомнительными молодыми людьми», но ему все было нипочем.
Опьяненный свободой, Рудольф был совершенно счастлив. В 1961 году он еще мальчишка. Ему всего двадцать три, у него нет семьи, которую надо кормить, зато есть огромные амбиции. Единственное, что омрачает его существование: мысль о грядущем возвращении. Нетрудно было догадаться, что ждет его на Родине: бесконечная череда унижений. Нинель Кургапкина была лишена парижских гастролей за куда более мелкие провинности (в Вене она была слишком заметна на публике). Он не сможет танцевать, сколько захочет, он не сможет выбирать друзей по своему усмотрению и ту сексуальную жизнь, которая ему подходит…
За несколько дней до отъезда из Парижа (далее труппа должна была поехать в Лондон) в кабаре «Лидо» давали представление в честь советских артистов. Жанин Ринге рассказывала: «Рудольф сел рядом и негромко проговорил мне на ухо:
— Здесь есть люди, которые советуют мне остаться. Что вы об этом думаете?
Я побледнела, но он посмотрел на меня и сказал:
— Не волнуйтесь! Я никогда не уйду из Кировского…»{60}.
Пятнадцатого июня Рудольф закрыл парижские гастроли оглушительным успехом «Лебединого озера». Он решил хорошенько отметить это событие со своими французскими друзьями. «Когда я увидела, как он уходит с Кларой Сен, — продолжает Жанин Ринге, — я вспомнила его слова, и мне стало не по себе…»{61}.
Клара знала, что они с Рудольфом увидятся в Лондоне, куда молодая женщина пообещала приехать, чтобы стать свидетельницей триумфа своего друга. Когда мы беседовали с ней, она с теплотой вспоминала прощальный ужин. «После ужина Руди захотел в последний раз совершить прогулку по ночному городу.
