Булач Гаджиев - Дочери Дагестана
Друзья Махмуда были удивлены, что он скоро забросил медресе. Свой поступок он объяснял тем, что азбука ему нужна была только для того, чтобы записывать свои песни и стихи.
Я думаю, причина была совсем в ином: Махмуд понимал, что родители Муи, люди довольно состоятельные, и слышать не захотят о каком-то поэте без роду и племени, сыне бедняка-угольщика. А видеть ежедневно любимую девушку и не иметь на нее никаких прав – это было выше его сил.
Вскоре Муи выдали замуж за офицера Дагестанского конно-иррегулярного полка Кебет-Магому. Началась первая мировая война, муж Муи уехал на фронт и героически погиб в бою.
В том же полку служил и Махмуд. Аллах миловал его, и он через три года без единой царапины вернулся домой. Не буду описывать, как все эти годы поэт скучал по Родине, по любимой. Скажу только, что, будучи в Австрии, он создал великолепную поэму «Мариам», посвященную Муи:
О, как сердце мое сжигает тоска,
Облака, облака, возьмите мой вздох!
Известите, прошу, небесную власть:
Пишет жалобу страсть, что я занемог!
За тобой везде брожу день за днем,
Я в народе родном пословицей стал!
Что постигло тебя? Взойди на крыльцо,
Хоть одно письмецо страдальцу отправь.
Вдова офицера не только не думала писать письма, а наоборот, когда Махмуд возвратился с войны и вновь стал домогаться ее руки, через людей предупредила, что родители непреклонны, так что пусть Махмуд оставит ее в покое.
Ах, любовь, любовь… На что только не толкает она нас! И что, думаете, придумал наш поэт? Бедняга, день за днем, на рассвете, преодолев расстояние между Кахабросо и Бетлем, появлялся в ауле и, взобравшись на небольшой холмик, начинал утреннюю серенаду. И, знаете, никто не смеялся над этим человеком. Наоборот, сочувствовали. Махмуд не был профессиональным певцом, слова песен произносил речитативом. Да и на пандуре не был мастером играть.
Однажды все-таки дрогнуло сердце вдовы. На тайной встрече она сказала: «Махмуд, ради Бога, сделай так, будто ты похитил меня». И сама предложила план: «В сумерках я пойду жарить кукурузу, а ты и твои товарищи «украдите» меня».
Едва дождались поэт и его друзья назначенного времени. Смотрят, идет желанная. Схватили Муи, посадили на лошадь, для видимости постреляли в воздух из пистолетов и ружей и по горной тропе спустились в Ашильту. Хаджи-Мурат, друг Махмуда, хотел забрать женщину к себе, но Муи рассудила иначе: «Ты, Махмуд, иди к своим кунакам, а я пойду к своим. Так будет лучше и вернее».
– Зачем? – удивился поэт.
– Пока старики Ашильты отправятся в Бетль просить у родителей моей руки.
Муи
Довод был резонным. Влюбленные разошлись по своим кунакам. Однако утром произошло невероятное. На вопрос аксакалов, желает ли Муи выйти замуж за Махмуда, она ответила отказом.
– Меня насильно увезли, – объявила женщина.
Все были поражены коварством бетлинки. Тогда же Махмуд сказал:
Казались мне речи твои золотыми,
Но были они медяками простыми.
Серебряным ты мне сияла лицом,
Но сердце свое налила свинцом…
Ты в мненье людском оправдаться стремилась,
Прибегла ты к злобе, коварству и лжи.
Измене молилась, обману молилась,
Какого же рая ты жаждешь, скажи?
И только лишь через годы оставшиеся в живых поняли, почему так жестоко обошлась Муи с поэтом. Слухи об ее встрече и сговоре с Махмудом и его друзьями все равно разошлись бы, как круги от брошенного в воду камня. И тогда бы не миновать кровопролития. Вот почему пожертвовала своей любовью Муи.
А тем временем поэт терзал себя упреками: «Ах, какой я глупец, что отпустил свою голубку к кунакам!»
Глава аула Ашильта Тагули отправил Махмуда и его сообщников – Хаджи-Мурата, Абдулмажида, Мухитдина и Муи с ее отцом к окружному начальнику Арашу в Унцукуль. Тот строго принял их и рассадил одних по одну сторону от себя, других – по другую. А сам, высокий, здоровенный, в сапогах co скрипом, в каракулевой папахе и со знаком на груди, ходил между ними то в одну, то в другую сторону.
Махмуд из Кахабросо
– Встань, Муи! – приказал наиб. – Ты сама пошла к нему или тебя украли? Отвечай!
А та в ответ:
– Разве, Араш, ты не знаешь, что я его не люблю? Они, вот эти молодцы, меня насильно забрали!
Махмуд горько улыбнулся, но ничего не сказал. Наиб впился в него своими большими глазами:
– Что же было между вами, Махмуд? Теперь ты говори!
– Если моя подруга Муи так изложила события, что мне остается добавить?
Наиб поднял и Хаджи-Мурата, а тот, не моргнув глазом, отвечал:
– Утром я взял топор и пошел к Абдулле, чтобы идти в лес. Ты же знаешь, ожидаются холода. А Абдулла мне и говорит, что из Кахабросо пришли Махмуд и Муи. Я обрадовался и пошел на них поглядеть. Вот и все!
Автор работы – Хасбулат Аскар-Сарыджа
Ответ держал и Абдулмажид:
– В сумерках они пришли ко мне…
– Кто они? – перебил его наиб.
– Как кто? Да вот же они сидят перед тобою: Махмуд и Хаджи-Мурат. Так вот, в сумерках они пришли ко мне. И все.
Мухитдин ответил:
– О приходе Махмуда и Муи я услышал на годекане. Как мог я там усидеть! Уж очень хотелось поглядеть…
– Правду ли они говорят? – обратился Араш к Муи.
– Неправда все это! – отвечала женщина.
Отец молчал. Только Араш нервно ходил туда и сюда, скрипя сапогами.
Вдруг, резко повернувшись к Муи, он приказал, чтобы та с родителем очистила помещение. После того, как женщина прикрыла за собой дверь, наиб обрушился на четверых друзей:
– Вы все одинакового роста, все одинаково рыжие и одинаково бессовестные! Убирайтесь вон отсюда, маймуны!
Он был так разгневан, что раньше четверки сам выбежал из канцелярии.
Махмуд отправился в Кахабросо, а трое его товарищей вернулись в Ашильту.
Слух о происшедшем событии с быстротой молнии распространился в горах. К Хаджи-Мурату зачастили люди: «Расскажи, какая красота у Муи, с кем из наших девушек и женщин можно сравнить ее?».
– Сравнивать не берусь, боюсь, обижу ашильтинок, – отвечал Хаджи-Мурат, – но и Муи мне показалась самой обыкновенной горянкой, особой красоты я что-то в ней не увидел. Впрочем, Махмуд на нее смотрел не моими глазами… Для него она необыкновенная.
Муи умерла. Но подрастал в Бетле ее сын Гасан. Говорят, ребенку полюбилась одна из песен Махмуда.
Сосед-старик растолковал Гасану, что песня в свое время адресовалась его матери. Это очень опечалило мальчика, и он сказал: «Эх, если бы не умерла мама, а Махмуд не погиб, то я отвел бы ее за руку к нему и попросил: «Будьте вместе!».
