KnigaRead.com/

Имран Касумов - На дальних берегах

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Имран Касумов, "На дальних берегах" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Может, это и был его первый подвиг?

...Таня и Сергей жили своей скромной жизнью. Маленький деревянный домик, небольшой огород у широкой реки, а кругом - тайга. Хоть нелегко было работать на стройке и одновременно учиться на рабфаке, им все же приходилось заниматься и побочными делами. Как например, мог Сергей не принять участия в таком вот деле... Прислали к соседним рыбакам первую моторку - нарядную, выкрашенную в нежный оранжевый цвет. Но стоит моторка, а пользоваться ею нельзя: никто не знает, как обращаться с этой моторкой, как водить ее; кроме того, вскоре выяснилось, что у нее не в порядке мотор. Вот и пришлось Сергею Николаевичу возиться с нею все свободные часы, ломать голову, разбирать мотор, вновь собирать. Таня пыталась было поворчать на мужа, но она и сама часто поступала так же: в соседнем селе не хватало учителей, и ей пришлось взять еще три класса в сельской школе, помимо тех трех, где она учила детей географии.

- А как же иначе? - говорила она. - Ведь нельзя оставить ребят без учителя.

Наконец Сергей под общее ликование рыбаков запустил упрямый мотор, но перед рыбаками встало новое препятствие: кому все же водить лодку? Пришлось Сергею сесть за руль до той поры, пока его ученик - рослый, бородатый рыбак Тихон - не овладел новым ремеслом...

...Мехти вспомнил небольшой двухэтажный дом на улице Касума Измайлова, где он жил. Рядом с домом росла хрупкая ива, и напротив была школа № 19, где он учился. Особенную любовь питал Мехти к своему учителю Сулейману Сани Ахундову, который был видным писателем. Может быть, поэтому Мехти страстно полюбил литературу (запустив другие предметы - математику и химию) и еще с детства начал писать стихи, вернее, сказки в стихах: "Заяц против волка", "Петух-глашатай"... Но поэтом он не стал... И ему вспомнились первые его рисунки в школьной стенгазете, где он был редактором и художником: "Первая электричка, уходящая из Баку на нефтяные промыслы", карикатура с изображением злого, страшного и в то же время уроддиво-смешного кулака, замахнувшегося оглоблей на первые колхозы, "Первая азербайджанка-инженер на трибуне". Это были злободневные плакаты и карикатуры, и все в них было "первым": страна тогда только начала создавать первые колхозы, институты выпускали первые сотни азербайджанок-инженеров, врачей и агрономов. И Мехти был очевидцем этих событий... Умерла мать. Мехти еще крепче привязался к тетке - старшей сестре покойного отца, очень старой, но крепкой и бодрой женщине. Все звали ее биби. Она рассказывала ему о подвигах его отца, о борьбе с бандитизмом в первые годы Советской власти, показывала именные подарки, полученные отцом за храбрость.

Как-то один из учителей их школы был командирован в далекий горный район Азербайджана; привезли его мертвым. Люди рассказывали, что его убили бандиты, и Мехти воочию убедился: существуют враги, и они убивают... На следующий же день Мехти подал заявление в комсомол, но его не приняли из-за возраста... Потом - художественное училище... Началась новая жизнь. Сейчас, лежа на сухой осенней листве, он вспомнил одну из первых своих работ: тусклый свет темницы, в которую заключены двадцать шесть комиссаров, и яркий луч, освещающий руку одного из них, выводящего на сырой стене слово: "Коммунары"... Мехти, кажется, удался этот групповой портрет пламенных борцов за свободу. Прежде чем написать картину, он тщательно изучил все материалы и документы, связанные с предательским расстрелом бакинских комиссаров озверелыми английскими интервентами. Мехти хотел, чтобы перед мысленным взором зрителя возник волчий облик "цивилизаторов", которые вторглись в его родную страну, мечтая прибрать к рукам ее богатства, отнять у людей свободу и счастье. А сколько еще кровавых трагедий, сколько предательств и преступлений, связанных с именами английских и американских империалистов, хранит память народов! "Мы никогда не забудем об этом", - как бы говорил Мехти своей картиной.

...Прощай, рабфак! "У нас будет сын..." - сказала Таня. Она все жаловалась, что ноги у нее опухают, трудно стало надевать туфли. "Если будет сын, назовем его Петром", - решил Сергей Николаевич.

...Мехти стоял перед комсомольцами и, сильно волнуясь, рассказывал свою биографию. Он рассказывал о пионерском отряде, об отце своем, старом коммунисте, которого он потерял очень рано. Обещал, что постарается стать настоящим художником. После него выступил комсомолец Адигезалов и стал, как говорится, читать мораль. Он сказал, что Мехти должен покончить с "бесшабашным упрямством". А Мехти и впрямь даже в пионерских играх стремился выискивать для себя что-нибудь поопасней да порискованней, и поступки его не всегда укладывались в нормы, предписанные старшим вожатым. Адигезалов говорил, что ему, Мехти, нужно "категорически", "коренным образом", "раз и навсегда" перестроиться и стать таким же, как все присутствующие, и. в частности, таким, как он, Адигезалов. Мехти не выдержал, вскочил с места и с жаром заявил, что "перестраиваться" не станет и что ему не хочется быть похожим на Адигезалова, так как тот "трус и растяпа". Адигезалов потребовал доказательств. Мехти привел их. Собрание затянулось. В конце концов Мехти в комсомол приняли, а перестроиться предложили Адигезалову.

...На карте страны появились названия новых городов. Красная Армия разгромила японцев у озера Хасан. В эти дни Сергей Николаевич был принят в Военно-воздушную академию. Он и Таня с маленьким Петром на руках проходили мимо площади Пушкина в Москве. Петя протянул руку к разноцветным шарам, которыми торговал старик-бородач. Ему купили красный шар. Вскоре он упустил его, шар унесся далеко в небо. Он становился все меньше и меньше... Петя заплакал, и ему обещали купить новый шар.

"...Ну и народу в Москве!" - думал Мехти, пересекая площадь у Курского вокзала. Девочки-подростки, задрав головы, смотрели в небо. "Что случилось?" - "Смотрите, вон шар летит". Мехти тоже задрал голову и налетел на молодую девушку-мороженщицу, очень напоминавшую изображение на старых папиросных коробках "Южанка". "Простите, пожалуйста". - "Ну, пустяки какие, возьмите эскимо". - "Не могу, руки заняты". Трудно было таскаться с тяжелым чемоданом и холстами по длинным, многолюдным московским улицам. "Ну и Москва!" Он остановил такси. В Москве появились тогда первые эмки. "На Ленинградский вокзал, - сказал он, - только прокатите меня немного по городу". Вскоре они подружились с шофером, который с подробными комментариями рассказывал о каждой площади, о памятниках Москвы. Вот спуск Кузнецкого моста. Петровка... Вдруг Мехти показалось, что молодой шофер слишком уж расхваливает свою эмку. И он заявил шоферу, что тот едет сейчас на бакинском бензине. Позже он горделиво заявлял это и другим шоферам, словно только сейчас, когда Мехти увидел тысячи машин, он стал понимать, что значит в жизни страны его родной Баку... В Баку его говорили, что в Охотном ряду самое большое здание - это Дом Союзов, но с ним, верно, шутили. Дом Союзов почти терялся рядом с двумя гигантами - гостиницей "Москва" и Домом Совнаркома. А вот и Исторический музей, зубчатые стены Кремля. Сердце Мехти забилось непривычно-взволнованно... Перед ним была Красная площадь, Мавзолей. "Остановите!" - "Тут нельзя останавливать, - сказал шофер. Можете потом пройтись пешочком". Надо было спешить на вокзал, компостировать билет, чтобы сегодня же уехать "Стрелой" в Ленинград, и Мехти огорченно откинулся на спинку сиденья. Но через мгновение снова оживился. Он увидел часы Спасской башни, собор Василия Блаженного, потом Москву-реку... В Ленинграде Мехти встретил одного из своих бакинских товарищей и очень обрадовался этой встрече. Они оба готовились держать экзамены в Ленинградский художественный институт. Товарищ его прошел по конкурсу, а Мехти в институт не попал. Всю ночь он бродил с товарищем по городу, по берегу Невы, прислушиваясь к глухим гудкам пароходов. Он шел, понурив голову, а товарищ, как мог, успокаивал его, и тон у него был извиняющийся, словно это по его вине Мехти не приняли в институт. Мехти стыдно было возвращаться в Баку ни с чем. На душе у него скребли кошки, но он старался держаться мужественно. Многие хвалили ему факультет иностранных языков. Он поступил в Ленинградский педагогический институт иностранных языков и с первого же года стал удивлять своих учителей и профессоров чистотой произношения. У него становилось все больше новых друзей, его восхищала широта души и простота русских товарищей. Он многому учился у них. В институте Мехти стал редактором стенгазеты "Лингвист", и не раз оформленные им газеты получали первые премии на ленинградском смотре стенгазет... Все считали его уже своим, ленинградцем. Он аккуратно посещал зимний бассейн и на одном из всесоюзных соревнований по прыжкам в воду вошел в первую десятку. Это было в Ленинграде, на улице Правды... Он часто посещал музеи, Петергоф, Эрмитаж, подолгу простаивал перед великими творениями искусства. В глубине души он затаил мечту вернуться когда-нибудь к живописи. По всем предметам он в общем успевал и лишь по военному делу все время получал посредственные отметки. Он думал, что может стать кем угодно, но только не военным. Порой Мехти в ущерб одному предмету увлекался другим. Своими ответами он вызывал, например, восхищение профессора-историка, но зато причинял неожиданные огорчения профессору, ведущему логику. Однако к экзаменам он подтягивался и сдавал их хорошо. Зимой Мехти ходил на лыжах. Сначала этому учила его Женя - черноволосая, удивительно милая девушка, но уже через год он сам стал учить ее виртуозной лыжной ходьбе, водя девушку по таким кручам, что у нее захватывало дух. К этому времени он уже владел французским, испанским и немецким языками... Снова Москва. Море огня. Город вырос; улицы его стали шире, величественнее. Нигде жизнь не бурлила так, как в Москве! Мехти шагал по знакомым улицам и не узнавал их. По Охотному ряду уже не ходили трамваи, - здесь плавно катились троллейбусы. На одном из них, двухэтажном, он проехал на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку, которая открылась совсем недавно. Он восторженно глядел на великолепные павильоны республик. У белорусского павильона обособленной кучкой стояли иностранные корреспонденты.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*