Елена Келлер - История моей жизни
Не стоит полагать, что за такой короткий срок я действительно смогла заговорить. Я научилась только простейшим элементам речи. Мисс Фуллер и мисс Салливан могли понимать меня, но большинство людей не поняло бы ни одного слова из ста, произнесенных мною! Неправда и то, что, выучив эти элементы, я проделала остальную работу сама. Если бы не гений мисс Салливан, если бы не ее настойчивость и энтузиазм, я не продвинулась бы так далеко в овладении речью. Во-первых, мне приходилось работать день и ночь, чтобы меня могли понять хотя бы самые близкие; во-вторых, мне постоянно была необходима помощь мисс Салливан в усилиях четко артикулировать каждый звук и сочетать эти звуки тысячью способов. Даже теперь она каждый день обращает мое внимание на неправильное произношение.
Все учителя глухих знают, каково это, что за мучительный труд. Мне приходилось использовать чувство осязания, чтобы уловить в каждом отдельном случае вибрации горла, движения рта и выражение лица, причем очень часто осязание ошибалось. В таких случаях мне приходилось повторять слова или предложения часами, пока я не ощущала правильное звучание своего голоса. Моим делом было практиковаться, практиковаться, практиковаться. Усталость и уныние нередко угнетали меня, но в следующий момент мысль о том, что скоро я попаду домой и покажу своим родным, чего достигла, подгоняла меня. Я пылко воображала себе их радость от моих успехов: «Теперь моя сестренка меня поймет!» Эта мысль была сильнее всех препятствий. В экстазе я вновь и вновь повторяла: «Я больше не молчу!» Меня изумляло, насколько легче оказалось говорить, а не рисовать знаки пальцами. И я перестала пользоваться ручной азбукой, лишь мисс Салливан и некоторые друзья продолжали применять ее в беседах со мной, как более удобную и быструю, чем чтение по губам.
Пожалуй, здесь я объясню технику пользования ручной азбукой, которая озадачивает людей, редко соприкасающихся с нами. Тот, кто читает мне или говорит со мной, рисует знаки-буквы у меня на руке. Я кладу свою руку на руку говорящего, почти невесомо, чтобы не затруднять его движения. Положение руки, меняющееся каждый миг, так же легко ощущать, как и переводить взгляд с одной точки на другую, — насколько я могу это себе представить. Я не ощущаю каждую букву отдельно, так же, как вы не рассматриваете отдельно каждую букву при чтении. Постоянная практика делает пальцы чрезвычайно гибкими, легкими, подвижными, и некоторые мои друзья передают речь так же быстро, как печатает хорошая машинистка. Разумеется, подобная передача слов по буквам не более осознанна, чем при обычном письме…
Наконец счастливейший из счастливых моментов настал: я возвращалась домой. По дороге я говорила без умолку с мисс Салливан, чтобы совершенствоваться до последней минуты. Не успела я оглянуться, как поезд остановился на станции Таскамбия, где на платформе ждала меня вся моя семья. Глаза мои и теперь наполняются слезами, когда я вспоминаю, как прижала меня к себе матушка, трепещущая от радости, как воспринимала она каждое произносимое мною слово. Маленькая Милдред, вереща от восторга, схватила меня за другую руку и поцеловала, что же касается отца, то он выразил свою гордость долгим молчанием. Сбылось пророчество Исайи: «Холмы и горы запоют пред вами, и деревья будут рукоплескать вам!»
Глава 14. СКАЗКА О ЦАРЕ МОРОЗЕЗимой 1892 года ясный небосклон моего детства был вдруг омрачен. Радость покинула мое сердце, и на долгое время им овладели сомнения, тревоги и страхи. Книги утратили для меня всякое очарование, и даже сейчас мысль о тех ужасных днях леденит мое сердце.
Корнем, из которого произросли неприятности, послужил мой маленький рассказ «Царь Мороз», написанный и отосланный мистеру Ананьосу в Перкинсовский институт слепых.
Я написала этот рассказ в Таскамбии, после того, как научилась говорить. Той осенью мы оставались в Ферн-Кворри дольше обычного. Когда мы там были, мисс Салливан описывала мне красоты поздней листвы, и эти описания, должно быть, воскресили в моей памяти рассказ, который когда-то мне прочли, и я запомнила его бессознательно и почти дословно. Мне-то казалось, что я все это «выдумываю», как говорят дети.
Я села за стол и записала свою выдумку. Мысли текли легко и плавно. Слова и образы слетались к кончикам моих пальцев. Фразу за фразой чертила я на брайлевой доске в восторге сочинительства. Теперь, если слова и образы приходят ко мне без усилий, я воспринимаю это как верный признак того, что они не родились в моей голове, а забрели в нее откуда-то извне. И я с сожалением прогоняю этих подкидышей. Но тогда я жадно впитывала все, что читала, без малейшей мысли об авторстве. Даже теперь я не всегда уверена, где пролегает граница между моими собственными чувствами и мыслями и тем, что я вычитала в книгах. Полагаю, это происходит из-за того, что многие мои впечатления приходят ко мне при посредстве чужих глаз и ушей.
Закончив писать свой рассказ, я прочитала его моей учительнице. Вспоминаю, какое удовольствие испытывала я от наиболее красивых пассажей и как сердилась, когда она меня прерывала, чтобы поправить произношение какого-то слова. За обедом сочинение было прочитано всей семье, и родные были поражены моим талантом. Кто-то спросил меня, не прочла ли я это в какой-нибудь книжке. Вопрос очень меня удивил, так как я не имела ни малейшего предположения, чтобы кто-то читал мне нечто подобное. Я сказала: «О нет, это мой рассказ! Я написала его для мистера Ананьоса, ко дню его рождения».
Переписав опус, я отправила его в Бостон. Мне было кем-то предложено заменить название «Осенние листья» на «Царь Мороз», что я и сделала. Я несла письмо на почту с таким чувством, словно лечу по воздуху. Мне и в голову не приходило, как жестоко заплачу я за этот подарок.
Мистера Ананьоса «Царь Мороз» привел в восторг, и он опубликовал рассказ в журнале Перкинсовского института. Счастье мое достигло необозримых высот… откуда я вскоре была сброшена наземь. Я ненадолго приехала в Бостон, когда выяснилось, что рассказ, похожий на моего «Царя Мороза», появился еще до моего рождения под названием «Морозные феи» в книге мисс Маргарет Кэнби «Бёрди и его друзья». Оба рассказа настолько совпадали по сюжету и языку, что стало очевидно: мой рассказ оказался настоящим плагиатом.
Нет ребенка, которому бы довелось больше меня испить из горькой чаши разочарования. Я себя опозорила! Я навлекла подозрения на самых моих любимых! И как могло это случиться? Я ломала себе голову до изнеможения, стараясь вспомнить все, что читала до того, как сочинила «Царя Мороза», но не могла припомнить ничего похожего. Разве что стихотворение для детей «Проказы Мороза», но его я точно в своем рассказе не использовала.
