Дэвид Вейс - «Нагим пришел я...»
Вдруг Лекок коротко, отрывисто сказал:
– Я что-нибудь придумаю, Роден. Вам незачем сидеть здесь без дела. Отправляйтесь в класс ваяния. По крайней мере будете чем-то заняты.
– Мэтр, я ничего не знаю о скульптуре.
– Научитесь. Вы быстро схватываете, когда заинтересованы.
– Я устал. – Он хотел сказать: устал от борьбы, потерпел поражение.
– А вы думаете, я не устал! – воскликнул Лекок. – Думаете, вы первый талантливый студент, которого я лишился, и все из-за нескольких франков? Ведь я научил вас тому, что знаю, вы теперь умеете прилично рисовать, умеете сами во всем разбираться! Уходите, я вас не держу!
Огюст, потрясенный этим взрывом чувств, не знал, как поступить.
– Микеланджело был также и великим скульптором. Вам не повредит еще немного поучиться. Это поможет вам усовершенствовать технику рисования человеческой фигуры, а тем временем мы придумаем, как вас оставить в классе живописи. Идемте, я вас туда отведу.
Нерешительно вошел Огюст в класс ваяния. Он разглядывал мокрую глину, тяжелые груды гипса, терракоту и мрамор, лестницы, станки для.модели, инструменты, которым не было счета. Это быя совершенно незнакомый ему мир.
Лекок сказал:
– Вы сильный, и у вас гибкие пальцы. Не выйдет скульптора – сможете стать приличным формовщиком или литейщиком.
Лекок ушел, словно испугавшись, не слишком ли он расчувствовался.
В комнате было всего несколько студентов, но Огюст вдруг обрадовался, что Лекок привел его сюда. Неведомая сила влекла его к камню. Кругом стояли законченные статуи и копии со знаменитых произведений, и они излучали такую красоту и силу, что ему хотелось прикоснуться к ним. Крепкими пальцами он смял глину, и новые чувства охватили его. Хотелось закричать: «Мне это нравится!» – но боялся, что это прозвучит сентиментально. Здесь он чувствовал себя равноправным, не надо было напрягать близорукие глаза, чтобы рассмотреть детали картин. Какое преимущество! Ему не надо было видеть, он мог ощущать, и чем ближе к глине, тем лучше.
Под разными предлогами Огюст день за днем отдавал работе в классе ваяния. Он забыл о красках и о холсте. Все его тело жило этой работой, и не только один ум, как при рисовании. Камень был твердым и холодным, но в нем была своя мягкость и влекущая теплота. У него появилась новая любовь – он мечтал о Венере Милосской. Когда никто на него не смотрел, он ласкал ее тело. Новое, непреодолимое желание завладело им – прикасаться к камню, резать его, придавать ему форму.
Лекок обнаружил Огюста в классе ваяния и сказал, что он должен вернуться в рисовальный и живописный классы – он даст ему краски.
– Я не могу, – ответил Огюст. – Я должен работать здесь.
– Хорошо. Но скульптору нужно уметь и рисовать.
Огюст словно прирос к полу.
– Роден, вы хотите быть скульптором? Огюст энергично кивнул.
– Скульптура – дело не доходное. Тут надо иметь огромную поддержку. Единственно, кто в наши дни покупает скульптуру, – так это государственные учреждения и музеи. Нет больше великих монархов, нет больших состояний и великих покровителей искусств, как это было при Микеланджело. Да и сами материалы теперь стоят куда дороже.
– Пусть так, – сказал Огюст, – но я должен здесь работать. – Он посмотрел на копии Венеры, Ники Самофракийской[12], Давида[13]. – Я должен работать с камнем. Это самый подходящий материал для человеческой фигуры.
– Вот как!
– Можно мне здесь остаться, мэтр? Это дело я никогда не брошу. Можно?
– Что ж, я не бессердечный человек.
– Я поступлю учеником в литейную, научусь литью.
– В этом нет необходимости, по крайней мере сейчас. Оставайтесь здесь и посещайте классы живой натуры. Вам теперь особенно понадобится умение рисовать.
Огюсту хотелось поблагодарить Лекока. Но как это сделать? Чувства благодарности, изумления и восхищения переполняли его.
Секунду они молчали, затем Лекок сказал:
– Работайте, Роден. Сколько вы уже сделали рисунков?
– Кажется, пятьсот или шестьсот. Не считал.
– Мало, если вы хотите стать скульптором. Очень мало, мой друг.
– Вы будете меня учить?
– Кое-чему. А сейчас отправляйтесь к отцу и расскажите обо всем, чтобы не возникло затруднений.
Огюст шагал под холодным дождем. На мостовой стояли лужи, и ноги скользили по булыжнику. Меньше года прошло с тех пор, как Папа отпустил его в Малую школу, но Огюст теперь чувствовал себя совсем иным – он стал старше, опытнее. Пламя служения искусству охватило его – Папа, конечно, назовет это чумой, но Папа не должен удивляться, время неожиданностей прошло.
Дома еще не ложились, посреди кухонного стола тускло светилась керосиновая лампа. В комнате было холодновато, хотя топилась плита; дом был каменный, а Папа всегда говорил, что камень не нагреешь по-настоящему, камень – он бесчувственный.
Огюст тут же выпалил:
– Извини меня, Папа, прости, но я хочу быть скульптором.
– Скульптором! – Папа в растерянности пожал плечами, возвел глаза к нему и объявил: – Ты даже не идиот. Ты сумасшедший!
– Лекок говорит, что у меня для этого подходящие руки.
– Лекок говорит! – возопил Папа. – Да у тебя руки рабочего! Такие сильные руки, а он хочет стать скульптором! Какая глупость!
– Прости, Папа, но я должен.
– Папа, прости? А зарабатываешь ты на жизнь?
– Нет.
– И сколько еще надо времени? Год? Пять лет?
– Пять. Как самое малое. Если все пойдет хорошо.
– А если нет?
– Этого не предскажешь, Папа. У меня не будет ни работы, ни заработка. Только бесплатное обучение, как теперь.
Мари решила вмешаться:
– У него будет ремесло.
– Резчика по камню? – Папа скептически улыбнулся. – Ничего он не добьется, ручаюсь. – Он махнул рукой. – Моего разрешения ты не получишь.
Огюст приготовился, что его выставят на улицу, но Папа оказался более, практичным.
– Ты останешься, только если будешь платить. Я буду платить, как и прежде, – сказала Мари.
– Еше бы. Такая же дура, как и он, Ничего, кроме Барнувена, видеть не хочешь, да вот он-то тебя видит ли?
Мари вспыхнула. Мама принялась читать молитву. Огюст сказал:
– Барнувен у нас один из самых многообещающих студентов.
– Спасибо за сообщение, – оборвал его Папа. – Ты теперь все знаешь. А вот как зарабатывать себе на жизнь, не знаешь, ты умрешь еще более нищим, чем я. Постарайся хотя бы научиться ремеслу резчика, хоть но будешь голодать. – Тяжело передвигая ноги, он вышел из комнаты и увел за собой:Маму.
Мари подождала, когда затихли шаги, и спросила:
– Значит, Барнувен такой хороший студент?
– Выдающийся. Но он любит девушек. – Огюсту не хотелось огорчать сестру, но пусть лучше узнает сейчас, чем потом.
