Рома Зверь - Дожди - пистолеты
Она закончила музучилище по специальности «дирижер-хоровик». Оксана тоже но этой специальности училась. Две абсолютно разные девушки. Что их связывало? 3,а ничего. Жили они в соседних комнатах. Ту и как бывает — познакомились соседки и дружат.
С девчонками я не консультировался, нет. Да и тайн-то у меня особых не было, дни спрашивали, как у меня дела, потом рассказывали мне — всю дребедень, связанную с их молодыми людьми. И я сижу, уши вянут, уже не могу слушать. А Оксана все тарахтит про какого-то мальчика. Мне неудобно сказать ей, что мне мало того, что неинтересно, а как-то… ну, что мне парни? Чего про них рассказывать? Какая-то ревность была дружеская: что она мне про какого-то молодого человека, когда я здесь! А она начинает мне тут изливать…
Ну и они тоже не отставали, типа «Да зачем она тебе такая нужна!» Конечно, у нас ничего такого не было, но если у кого-то какие-то заводились романы, то другие немного злились. Такая дружеская ревность непонятная. Чего ревновать, если мы друзья? Какие могут быть претензии? Хотя это объяснимо. Ну как… Мужчины и женщины — они же разные. Что значит — «просто друзья»? Просто друзей не бывает. Это я только сейчас понял. Тогда я не знал, что дружбы между мужчиной и женщиной не может быть. Не может, и все. Два разных пола — как бы они ни хотели дружить друг с другом, не выйдет. Они смотрят друг на друга как на объект. Ничего с этим не поделать. Ты не знаешь, а я знаю!
Были посиделки, Оксана, как обычно, щебетала, а мы выпивали и пели песни с Ираидой. Она подключалась, потом еще какие-то девчонки подходили из музучилища. Потом я брал гитару, и мы начинали петь песни на два голоса, на три, они же хористки. Тогда я в первый раз услышал, как люди поют в терцию. Мне очень нравилось. Я не знал, как это делается. Но я слушал и учился на слух. Профессионально петь научиться мне не хотелось. Мне просто показали, какие возможности могут быть у голоса, у музыки. Я так, на каком-то своем уровне учился у Ираиды. Как строить ту же терцию, определял на слух, не по музыкальным законам, не по нотам. Я и сейчас смогу без проблем спеть в терцию. Как гитаре учишься во дворе, так и тут привыкаешь слышать, как правильно, а как нет.
Я им пел свои песни. С Ираидой даже пел одну, как раз в эту самую терцию. Красота такая… Слова там были примерно такие:
Веселей, зима.
Вьюга веселей.
Береги меня от дурных вестей.
У меня, вообще, песни на тот момент были достаточно мечтательные. Ничего не понять. Но я верил во все, что я пел. Да и сейчас верю. Я так верил, так писал, так жил. Был максимализм, высокие фразы. Мир во всем мире… Очень непонятные, абстрактные вещи, но очень позитивные. «На твоем лице капли хрусталя». Почти ничего и не помню из того своего творчества.
Я тогда не знал, зачем пишется песня.
Хотел что-то писать. Но я не знал причину — почему пишутся песни. Поэтому просто что-то выдумывал, какие-то слова. Даже не сами слова, а какой-то набор слов, которые звучали под музыку. Нет, были какие-то идеи. Но что такое песня, я не понимал. Иногда слова были мудреные, которые я даже сам не всегда понимал. Но я писал, и мне нравилось.
Я не старался кому-то подражать. Короче, писал просто околесицу. Сидел и придумывал, шлифовал. Для меня тогда была важна не идея, не то, что хочешь сказать от себя, а именно результат как достижение цели. А цель — песня. О смысле не задумывался вообще. Нужна ли она мне, людям. Интересно было просто как ремесло — как пишутся песни. Мне нужно было придумать куплет, музыку и чтобы это как-то все вместе звучало.
Я писал песни, а стихи — никогда. Это было чуть ли еще не в Мариуполе, когда я решил написать песню на чужие стихи. Дома валялась книжка какого-то советского поэта, который про какие-то ромашки писал, про поля, про Родину. Я открыл стих и ради прикола придумал музыку. Просто на готовый текст сочинил мелодию.
У меня было несколько песен, для которых я сначала придумал музыку, а потом под нее написал какие-то слова. Я сидел, напевал что-то, придумывал квадрат аккордов с какой-то мелодией, которая пришла мне в голову. И бормотал какие-то слова под эту музыку. Вообще не связанные друг с другом. «Ля-ля-ля… солнце… а-а-а-а-а-а ветер… ля-ляля… хочется…» — фигню какую-то. Чтобы был просто набор слов, укладывающихся в музыкальные фразы мелодии.
Мне просто хотелось петь. Жутко. «А-а-а вьюга… снежинки… ля-ля-ля вечность…» Ерунда полная! А потом я придумал песню, которая уже немного была со смыслом, но я все равно еще ничего не понимал.
Веселей зима, вьюга веселей
Береги меня от дурных вестей.
Я ни к кому конкретно не обращался. Просто такая песня. Типа группа «Воскресенье». Там же песни тоже ни о чем. И каплей чего-то там стекла куда-то что-то упаду… моя грусть куда-то улетит… Ну, какая-то хрень!
Вот такую зимнюю песню написал тогда. Лирическую, романтическую.
На твоем лице капли хрусталя.
Уходя, оставь в письме холод января…
На чердак я свои песни не приносил. Эта уже в «послечердачный» период была написана.
А вот для песни, про которую мы с тобой говорим, Ираида потом дописала куплет. Ей так понравилось, что она решила дописать. Что-то у меня мало слов было, и она еще один куплет дописала, который очень органично туда лег. Вышло здорово. Мы пели эту песню с ней на два голоса.
Плач озябших свеч
Наших встреч… что-то… та-та-та…
Ну, как-то… не помню. То, что встречи сказочные были. И уходя, типа, оставь тепло… Припевов не было, были одни куплеты.
МАМА, ПАПА
Мама, она хорошая. Мама стерпела все. Она много терпела — всю мою жизнь. Всю мою юность. Пыталась как-то влиять, хотела, конечно, лучшего для сына. Но, по большому счету, она не особо верила в то, что у меня что-то получится с музыкой. Ну, увлекается парень — хорошо! Играет на концертах — хорошо. Ходила даже на концерты, слушала.
Приходил я домой очень поздно. Бывало, тусил по три-четыре дня на каких-то квартирах. С кем-то пили, играли, ездили куда-то. Были, конечно, скандалы, потому что я часто не предупреждал ее, что не вернусь ночевать. Мобильных телефонов же не было. Дома телефона тоже не было. Так что приходилось приезжать домой и говорить, что уезжаю. Не всегда получалось… В последние года два моей жизни в Таганроге она уже смирилась, что я пропадаю, что у меня своя жизнь.
Один раз я пришел домой и не смог открыть дверь сам. Решил никого не беспокоить и лег прямо на пороге. А мама утром уходила на работу и не могла открыть дверь, потому что я под ней лежал и спал. Она меня, конечно, отодвинула, сказала: «Рома, иди спать!» А я: «Да я и так сплю, все нормально». — «Иди в кровать быстро!»
