Владимир Голяховский - Это Америка
— Ну, ладно, ладно. Сколько штук и какие тебе нужны?
— Четыре, среднего размера, чтобы мы с Лешкой могли их тащить.
На другой день Моня привез крепкие фибровые чемоданы рыжего цвета. Лиля была в восторге, благодарила, а он только улыбался:
— Ерунда, по блату достать можно все. Что ты собираешься делать с мебелью?
— Мы с Алешей решили не возиться с ее пересылкой. Он сказал, чтобы я оставила тебе на память обстановку его кабинета.
Она настояла на своем, и он увез кабинет. Комната опустела, и Лиля еще больше загрустила об Алеше — здесь он сидел, читал, писал, сюда она ночью приходила к нему…
Павел, увидев пустой кабинет, символ расставания, расстроился и спросил:
— Можно я возьму себе одну вещь?
— Папа, да бери хоть все!
— Нет, мне только одна вещь дорога — мое старое кавалерийское седло. Это память о моем боевом прошлом. Как посмотрю на него, как будто заряжаюсь молодостью.
Лешка почувствовал грусть в его тоне и обнял деда:
— Конечно, дед, бери, это же твое седло. Ты подарил его Алеше, а Алеша подарил мне. Теперь оно вернется к тебе. Но оно тяжелое, я принесу его тебе сам.
* * *По вечерам к Лиле приходила Римма — помогала укладывать вещи.
— Где ты достала чемоданы? Все жалуются, что в Москве чемоданов нет.
— Моня Гендель достал, он все может.
— Даже чемоданы? Ну и ловкий мужик! Надо с ним познакомиться.
— Римка, я ведь насквозь тебя вижу. Но учти, он женатый.
— Знаем мы этих женатиков. Их охмурять особенно занятно. — Римма оглядела полупустую квартиру: — Лилька, надо устроить отвальную. Помнишь как ты устраивала свои проводы перед отъездом в Албанию?
— Конечно, помню. Тогда все собрались, даже наш китаец Ли пришел. Он подарил мне выточенные китайские шарики. Я храню их и повезу с собой, как память о нем.
— Надо опять собраться — на этот раз ты уезжаешь навсегда.
— Ой, мне некогда даже подумать об этом. Квартира уже полупустая, я скоро сдаю ее.
Римма решительно предложила:
— Соберемся у меня, я все сделаю сама, скажи только, кого хочешь позвать?
Лиля обрадовалась:
— Правда сделаешь? Вот спасибо! А позвать надо только тех, кто не против выезда евреев. А то некоторые знакомые даже отвернулись от нас, узнав, что мы уезжаем.
— Хорошо, но сначала мы с тобой должны сделать прически у моей парикмахерши, она приходит на дом. Самая модная в Москве. Дорого берет, но зато классно работает. И не возражай, я плачу. Ты должна хорошо выглядеть — знай наших.
— Я хочу стрижку покороче, чтобы не возиться с волосами в пути, пусть себе отрастают.
Действительно, стрижка получилась удачная, Лиля довольно рассматривала себя в зеркале и грустно думала, когда же увидит ее такой Алеша…
* * *В писательском кооперативе отвальные не были новостью: уже несколько семей уехало в Израиль и Америку. Лилина вечеринка проходила в богато обставленной квартире Риммы, доставшейся ей от последнего мужа.
Приехал из Сухуми министр здравоохранения Тариэль Челидзе:
— Генацвале, не могу отпустить тебя, не попрощавшись!
В большой прихожей с высокими зеркалами Римма встречала гостей вместе с Лилей. Обнимались, целовались, у женщин на глаза наворачивались слезы.
— Лилька, неужели мы видимся в последний раз?..
На Лиле был французский брючный костюм, но Римма затмевала ее в своей обтягивающей синей юбке и красной кофте с глубоким вырезом.
Римме всегда нравилось производить впечатление, и теперь ей представилась возможность показать старым друзьям, как она устроила свою жизнь. Они обходили комнаты, уставленные мебелью красного дерева, украшенные коврами, картинами и зеркалами, поражались богатству и вкусу хозяйки:
— Римма, ты живешь прямо как в сказке!
— А помните меня студенткой, мечтающей о московской прописке? Всего пять мужей — и я стала жить, как мечтала.
Гриша Гольд, как всегда одетый в хороший костюм из дорогого материала, обошел квартиру и с видом знатока похвалил:
— Молодец Римка, так и надо жить!
Гришу считали тайным миллионером, он был финансовым гением, умел устраивать дела так, что жилось ему лучше всех.
На Моню Римма произвела буквально опьяняющее впечатление, он был ошеломлен:
— Так вот вы какая! Лиля вас недостаточно хвалила вы неотразимы.
Миша Цалюк принес магнитофон с записями еврейских песен и танцев. Жизнерадостная музыка создала приподнятое настроение, Римма пританцовывала на месте и смеялась:
— Ребята, не надо грустить. Проводим нашу Лильку весело.
Все шумели, смеялись, только Рупик и Соня грустно стояли у стены отрешенные — на них давил груз отказа. В начале вечера зашли и Павел с Августой — поздороваться с гостями и уйти. Павел увидел Рупика, пошел прямо к нему, молча пожал руки ему и Соне. Она смущенно и жалко улыбалась, а Рупик сказал:
— Вы, наверное, знаете: коммунисты — карьеристы от науки выжили меня с кафедры, уничтожили мой учебник.
А теперь нам отказали. Рухнули все надежды уехать на нашу историческую родину — в Израиль.
Подошел Гриша, сочувственно пожал руку Рупику:
— Говорил я тебе — надо вступить в партию, коммунисты своих не трогают. В этой стране евреям надо не высовываться, а приспосабливаться. Я высокого положения не добиваюсь, но со связями живу в свое удовольствие, а в случае чего защищен партийным билетом.
Рупик насупился, но тут подошла улыбающаяся Римма, которая следила за настроением гостей и поняла, что в этой ситуации Рупика и Гришу лучше развести. Она взяла Гришу за локоть:
— Пойдем, потанцуем. Не надо его раздражать. Не всем удается стать такими успешными да благополучными, как нам с тобой. Рупик стал ученым, а ты — миллионером. Каждому свое.
Когда они отошли, Рупик сказал Павлу:
— Завидую людям, которые умеют так устраиваться в жизни. Теперь мне одна дорога — уехать, но и здесь мне мешают.
Павел постарался подбодрить его:
— Вам ли завидовать кому-нибудь? Я уверен, что все ваши надежды там осуществятся.
Услышав, что разговор идет об отъезде, сразу несколько гостей подошли со словами:
— Да мы тоже хотели бы уехать… В этой стране нет будущего…
Испанка Фернанда Гомез встала в привычную гордую позу, как делала всегда, когда хотела сказать что-нибудь важное:
— Дядя Паолин, я тоже скоро уеду. Испанский диктатор Франко умер, и многие испанцы возвращаются на родину. А недавно я узнала, что мои родители живы.
— Поздравляю тебя, моя дорогая, как я рада! — воскликнула Августа.
Тариэль грустно сказал:
