Александр Боханов - Мария Федоровна
Преданная Вам… Она действительно была таковой. Русский Царь это чувствовал и уже иначе как «наша дочь» ее не называл. «С какими чувствами радости и признательности я получила Ваше дорогое письмо, в котором вы обращаетесь ко мне прямо как отец к дочери», — писала она Императору через две недели после первого послания. «Никс и я были от этого растроганы просто до слез! Я прошу Бога, чтобы он был всегда рядом при выполнении моих обязанностей, чтобы я стала достойной такой любви и моей новой Родины, которую я уже нежно люблю. Моим единственным желанием всегда будет поддержка моего любимого Никса, я буду следовать примеру его родителей».
После отъезда суженого Принцесса продолжала корреспондировать в Петербург, «дорогому Папа», которому писала не только о своих чувствах. Осенью 1864 года Пруссия навязала Дании условия аннексии Шлезвиг-Гольштейна, и Дагмар немедленно обратилась за политическим содействием к Царю.
«Извините, что я обращаюсь к Вам впервые с прошением, — писала она 29 октября из Фреденсборга. — Но, видя моего бедного Папа, нашу страну и народ, согнувшихся под игом несправедливости, я естественно обратила мои взоры к Вам, мой дорогой Папа, с которым меня связывают узы любви и доверия. Вот почему я, как дочь, идущая за своим Отцом, умоляю Вас употребить Вашу власть, чтобы облегчить те ужасные условия, которые Отца вынудила принять грубая сила Германии. Вы знаете, как глубоко мое доверие к Вам. От имени моего Отца я прошу у Вас помощи, если это возможно, и защиты от наших ужасных врагов».
Александр II был обескуражен этим посланием и отправил сыну Николаю холодное послание-выговор, смысл которого был прост и категоричен: негоже пытаться влиять на политику государства людьми, к тому не имеющими никакого касательства. Царь высказывал недоумение, что его будущий родственник Король Христиан IX использует свою дочь в подобных целях. Никс был потрясен. В своем ответе он уверял, что Король здесь ни при чем, что повлиять могла мать — Королева Луиза, но что сама Дагмар слишком открытая и честная, чтобы заниматься интригами.
Мольбы Датской Принцессы сами по себе никак не повлияли на позицию Россию, которая еще ранее выразила неодобрение агрессивным поведением Германии. Предпринимать же сильные дипломатические шаги в этом случае Петербург не имел никакой возможности и лишь однозначно и откровенно продемонстрировал расположение к Дании. Сам факт сватовства русского Наследника Престола свился важнейшим подтверждением этого расположения.
Однако политика политикой, а человеческие радости и горести существовали сами по себе. Перспектива безоблачной и счастливой жизни для Дагмар неожиданно была омрачена. Вначале ничто не предвещало серьезного и необратимого хода событий. Любимый Никс тяжело заболел.
Давно уже, летом 1860 года, во время конно-спортивных состязаний Наследник упал с лошади и ударился спиной. Довольно быстро оправился, и этот случай на стипль-чезе (скачках) вроде бы прошел без следа. Но время от времени у него потом начали случаться приступы какого-то непонятного недуга. Он вдруг начинал слабеть, не мог долго стоять, поднималась температура, жаловался на боли в пояснице. Да и цвет лица менялся, становился каким-то землисто-серым. Врачи осматривали, но ничего серьезного не находили, считая, что это все «от переутомления» или «от простуды». Они посчитали, что Цесаревич должен «пройти курс закаливания».
Во время путешествия по Европе летом 1864 года он пять недель провел в голландском городке Скевенингене около Гааги, где обязан был ежедневно совершать морские купания, невзирая на то что лето в тот год было очень холодным. Личный же врач Цесаревича H.A. Шестов (1831–1876) не только не прекратил эти водные процедуры, но настаивал на них во что бы то ни стало, хотя Николай с каждой неделей выглядел все хуже и хуже.
К концу «курса закаливания» он походил на живой скелет, обтянутый белой кожей. Именно тогда у Цесаревича развился тот туберкулезный менингит, который в конце концов и свел его в могилу. В сентябре Николай Александрович вроде бы преобразился. Встреча с Дагмар и помолвка, как казалось, вдохнули в него новые силы. Но уже в ноябре, в Италии, случился приступ тяжелого недуга. Причем боль в спине то уменьшалась, то усиливалась, но больше не отпускала. За шестинедельное пребывание во Флоренции он ни разу не вышел из дома, проводя все время в постели.
Накануне 1865 года Николая с трудом препроводили в Ниццу, где ему прописали строгий постельный режим. О недомогании его стало быстро известно. Невеста серьезно забеспокоилась. Она писала в Ниццу, в Петербург, откуда приходили успокоительные известия. Врачи уверяли, что это лишь приступы ревматизма, не представляющие угрозу для жизни. Казалось, что ничего серьезного нет, и это лишь неприятный, но краткотечный эпизод. В феврале 1865 года Дагмар хотела поехать навестить жениха, но ее родители нашли это «неудобным».
В марте болезнь Наследника стала быстро прогрессировать. Были приглашены лучшие врачи, в том числе и из Парижа, «мировые светила» — О. Нелатон (1807–1873) и П. Рейе (1793–1867). Французские врачи, получив просто министерское вознаграждение, заключили, что смертельной угрозы нет. Другие же считали, что положение безнадежно.
5 апреля 1865 года у Цесаревича случился удар — кровоизлияние в мозг — и его положение сделалось безнадежным. Врачи в один голос заговорили о скором летальном исходе, так как воспаление головного и спинного мозга достигло необратимой стадии. Императрица Мария Александровна, все это время находившаяся рядом с сыном, была в ужасном состоянии.
Члены Царской Семьи отбывали в Ниццу. 4 апреля, в день Светлого Христова Воскресения, отправился в путь Великий князь Александр Александрович, через четыре дня прибывший к месту назначения. Умирающий очень просил, чтобы брат Саша обязательно приехал, он хотел с ним попрощаться. Александр не знал, что положение безнадежно, и когда уже в Ницце узнал об этом, то залился слезами.
На Юг Франции отправился и Император Александр II. Он приехал в Ниццу 10 апреля, когда Николай Александрович находился уже при смерти. В тот же день из Копенгагена вместе с матерью прибыла Дагмар, куда ее телеграммой «для последнего прощания» вызвала Императрица Мария Александровна. Принцесса была раздавлена, сокрушена. Ей предстояло перенести страшное жизненное испытание; первое — в череде отведенных ей судьбой.
На шикарной вилле Бермон, где помещался ее жених, царила траурная атмосфера. Некоторые плакали. На следующий день, в 10 часов утра, ей разрешили подняться к нему на второй этаж. Что она пережила! В углу большой полутемной комнаты, в постели, она увидела того, которого так искренне и безнадежно любила. На изможденном, худом, жёлто-землистого цвета лице появилась слабая улыбка. Он ее узнал и был рад этой встрече. «Мой ангел», — обратился он к невесте и больше был не в силах вымолвить ни полслова. Он взял ее за руку, и она поцеловала его. Дагмар не могла сдержаться и разрыдалась.
