Анна Вырубова - Фрейлина Её величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой
О чем там говорили, не знаю.
Мама мне потом рассказывала, он ночью так сжал….. что пришлось положить компресс. Мама оставалась на другой день в своей комнате. Маленького к ней не приносили. Папа был оскорблен, что руки их переплетались во время предсказанья.
20 ноября.
Приехала новая гадалка Гриппа[87]. Ей 30 лет. Она очень хороша, очень ловка. Обжигает, как печь. Папа говорит про нее:
— В одну ночь она может принять три поколения царской семьи, а потом пить свой шоколад в кровати.
К ней льнут все кобели. Все её боятся, особенно её предсказаний. У неё странная манера гадать. Она берет своей … [88]. На груди у неё длинная черная блестящая лента. Один конец она дает тому, кому гадает. Велит держать правой рукой. Другой конец прикреплен у неё на груди (черным скарабеем-жемчужиной). Закрывает глаза, и тот, кому она гадает, тоже. И потом потихоньку начинает говорить тихим голосом. Но так верно, что кажется — это не она говорит, но ты говоришь сама.
Когда она мне гадала, у меня было такое чувство, словно боюсь заговорить сама. Мне казалось, я слышу собственный голос. В этом было что-то приятное. Испытываешь трепет, закрываешь глаза и впадаешь в дремоту. Чрезвычайно сладостное ощущение. Она говорит невероятные вещи. Никого не боится и этим берет. Мне кажется, она смеется над Папой.
Но Маму она боится.
Папа говорит:
— Никакая опытная женщина[89], никакое желание не дают такого трепета, как её шопот…
Она гадает с глазу на глаз. Она сказала мне раз по поводу Мамы:
— Аннет, ты не боишься, что она тебя задушит?
Я сказала, что не думаю об этом.
— Так подумай!… И помни, если Маму не задушат, она задушит своими тонкими пальцами и Папу и тебя… Папу за то, что он может помешать, тебя — за то, что ты будешь знать… Она такая злая!.. И, если ее не уберут, она сойдет с ума!. У Мамы будет горе… А тебе надо остерегаться!
Странно, я верю Гриппе, я знаю, что она видит далеко, но я не думала об этом. Это так страшно!
23 сентября.
Я видела такую жестокость по отношению к Петруше, что просто не могу писать: мне страшно! Но скрываться перед собой я тоже не могу… Это было так ужасно, так страшно!
Когда Агинушка рассказала ему про маленький столик, его постигло несчастие. А случилось это потому, что он был очень красивый мальчик; ему не было и 18-ти лет.
Великий князь Дмитрий и Владя очень любили играть с ним в кегли. Великий князь Владимир[90] говорит, что он красив, как грек, и хитер как еврейский бог. Но в. к. Мария[91] часто звала его к себе чинить машину, и вот несчастный мальчик рассказал ей, что говорил маленький столик, и как руки Орлова и Мамы переплетались, — рассказал все.
Как и от кого проведал об этом Папа, положительно не знаю. Думаю — от Ромы, ведь он продал и глаза и уши, все. Папа повел розыск через Игната[92]. Он пришел ко мне вечером в таком раздражении, что мне впервые стало страшно царского гнева.
— Гаденыша!.. Гаденыша! — кричал он.
Я тотчас же поняла, о ком он говорит.
— Того, что царских б…. (это было его любимое слово) тешит!
Я поняла. Я знала, что так он называл Петрушу. Войдя, мальчик бросился перед ним на колени и побледнел.
Он уже был полумертв.
Папа спросил:
— Был ты у б….?
— Был…
— И рассказал?…
— Да…
— Все, что слышал от Совы (так называют Агинушку)?
В тут царь ударил его по лицу каким-то очень острым железный предметом… Кровь — и половина подбородка у него отвисла… И опять кровь…
Никакого ответа… Удары… кровь…
Я бросилась к дверям.
— Стой! Смотри и помни!
Я не шевелилась больше.
Потом пришел Игнат и унес его в мешке.
13 декабря.
Гриппа исчезла.
18 декабря.
О Гриппе не говорят. В последние дни Папа виделся с ней очень часто. Но она над ним издевалась. Вероятно, победила его.
Я знаю об этом от Мамы. Папа рассказал ей, что она называла его «прислужником цариц» и еще «футляром для приказов».
Зачем он рассказал это Маме?
Ничего не понимаю. Мама тоже на нее рассержена.
— Ники, — говорит она, — бросает мой хлеб этой собаке.. Пускай! Я не ревнива! Ему нужны всякие гадости… Иначе он меня погубит…
Так, Мама говорит, что после Папы у неё вся спина в синяках и кровь. Это я знаю и по себе.
За несколько дней до исчезновения Гриппы Мама сказала Папе:
— Нехорошо, что Гриппа хочет завладеть царской короной для своей….
Папа очень смеялся, смеялся до слез, потом сказал:
— Я подрежу ей язычок, даром, что он и острее и сладострастнее, нежели у всех великокняжеских б…, собирающихся у Бекеркиной.
Ну, она и исчезла…
18 мая.
У Бекеркиной были все, и Николай Николаевич сказал, что Папа заблуждается, думая, что Витте удовольствуется титулом «сиятельства». Нет, ему захочется сделаться «величеством» с левой руки. И это так и будет, потому что русская корона опирается одним концом на….[93] Романовых, а другим — на безмозглую Гессенскую муху.
7 июня.
Я выслушивала все, что Мама говорила об Орлове. Любила? Что ж, конечно, она его любила. Но зачем она рассказывала об этом мне? Странно.
9-го.
Я понимаю — когда Мама говорит о Соловушке (так она называла Орлова), она хочет показать мне, что он любил только ее. Или, может быть, она думает, что его любовь ко мне была таким пустяком, о котором не стоит и говорить. Странно.
Но о Соловушке мне хотелось бы рассказать все. Я не думаю, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь, прочел то, что я написала. А если даже и прочтет, то это будет уже после моей смерти и, вероятно, после смерти тех, о ком я пишу.
Если бы у меня была дочь, я дала бы ей прочесть мои тетради, чтобы спасти ее от возможности или от стремления сблизиться с царями. Это такая грусть! Точно тебя погребают заживо. Все желания, все чувства, все радости — все это принадлежит уже не тебе, но им. И ты сама уже не принадлежишь себе. Из всех подданных, я (свободная и любимая Мамой) более, чем кто-либо другой, лишена досуга (или свободы). Мама грустит — я должна быть с нею, Мама весела — конечно, мне приходится оставаться с нею, больна — она меня зовет; чувствует себя хорошо — не отпускает меня от себя.
Я не имею и не должна иметь привязанностей.
Я выслушиваю все, но сама не смею говорить. Кому и что скажешь?
Вот только записывать — это мой отдых. Это удается редко.
