Семен Гейченко - Пушкиногорье
«Для чорного дня
Зделан сей ящик 1826 года июля 16-го дня».
Ларец закрывается на замок, сохранность его довольно хорошая. Это единственная подлинная вещь Арины Родионовны, дошедшая до наших дней.
Однажды маленький Саша Пушкин написал стихотворную шутку на французском языке и дал просесть ее своему гувернеру, французу Русло. Гувернер осмеял стихи и их автора. Мальчик крепко обиделся в обиду свою сохранил надолго.
Спустя несколько лет Пушкин подарил своему отцу собачку. На вопрос Сергея Львовича, как же звать песика, озорник ответил: «Русло!..» Таково семейное предание, хранившееся у потомков сестры поэта Ольги Сергеевны Павлищевой.
В семье пса стали звать не Русло, а Руслан, в честь героя поэмы «Руслан и Людмила», которой вся фамилия Пушкиных гордилась.
Пес был добр, его любили все домашние и слуги. Сам Сергей Львович был от него без ума. Куда бы он ни направился, куда бы ни поехал, Руслан был всегда с ним. Был он, по-видимому, из ирландских сеттеров, чистой ли породы — теперь никто не знает.
В Михайловском все и всегда любили собак. Здесь была своя большая псарня, или, как в народе до сих пор говорят, «собарня». Тригорские друзья Пушкиных в своих воспоминаниях рассказывают, что Александр Сергеевич часто приходил к ним со своими огромными собаками — волкодавами.
Любила собак и сестра поэта Ольга Сергеевна. В одном из писем к ней с юга поэт писал: «Какие у тебя любимые собаки? Забыла ли ты трагическую смерть Омфалы и Биззаро?» (ее любимых собак. — С. Г.).
У сына поэта Григория Александровича была лучшая в округе псарня.
В знаменательный для Михайловского 1824 год, когда вся семья Пушкиных была здесь в полном сборе, Сергей Львович заказал художнику Гампельну свой портрет, на котором он изображен в рединготе — дорожном летнем пальто. У своих ног он попросил художника изобразить его верного друга Руслана.
Сегодня этот портрет висит в спальне родителей Пушкина в их михайловском доме.
Прошли годы, и старый пес издох. Это случилось летом 1833 года в Михайловском. Вот как писал об этой утрате Ольге Сергеевне ее батюшка: «Как изобразить тебе, моя бесценная Ольга, постигшее меня горе? Лишился я друга, и друга такого, какого едва ли найду! Бедный, бедный мой Руслан! Не ходит более по земле, которая, как говорится по-латыни, да будет над ним легка!
Да, незаменимый мой Руслан! Хотя и был он лишь безответным четвероногим, но в моих глазах стал гораздо выше многих и многих двуногих: мой Руслан не воровал, не разбойничал, не сплетничал, взяток не брал, интриг по службе не устраивал, сплетен и ссор не заводил. Я его похоронил в саду под большой березой, пусть себе лежит спокойно.
Хочу этому другу воздвигнуть мавзолей, но боюсь: сейчас мои бессмысленные мужланы — вот кто настоящие животные — запишут меня в язычники…»
Для задуманного мавзолея он сочинил и эпитафию (по-французски и по-русски):
Лежит здесь мой Руслан, мой друг, мой верный пес!
Был честности для всех разительным примером,
Жил только для меня, со смертью же унес
Все чувства добрые: он не был лицемером,
Ни вором, пьяницей, развратным тож гулякой:
И что ж мудреного? Был только он собакой!
Сообщение это расстроило Ольгу Сергеевну чрезвычайно. Будучи художницей, она отозвалась на смерть Руслана акварельным рисунком. На рисунке изображены две собаки. Справа схематически показана стена, а на ней письмена — с заголовком: «Памяти Руслана».
Как медлит путника вниманье
На хладных камнях гробовых,
Так привлечет друзей моих
Руки знакомой начертанье!
Чрез много, много лет оно
Напомнит им о прежнем друге:
«Его нет боле в вашем круге,
Но сердце здесь погребено».
Под рисунком слева дата: «VII 1833», справа — подпись художницы «О.».
Рисунок этот был приобретен много в 1975 году в Ленинграде в семье кинооператора Ф. П. Овсянникова. Сейчас он находится в доме поэта рядом с портретом, на котором изображен Сергей Львович и его добрый друг Руслан.
Приехав в августе 1824 года из Одессы в Михайловское налегке, Пушкин во многом нуждался. Глухомань, какой в то время была Опочецкая округа, плотно изолировала его от цивилизации. В своих письмах к друзьям и брату Льву Сергеевичу он то и дело просит прислать из Петербурга разные предметы первой необходимости: бумагу простую и почтовую, перья, чернильницу, книги разные, калоши, сыр, горчицу, курильницу и т. д. Просит он прислать и серные спички (письмо брату, посланное в начале ноября 1824 года). В списке вещей, которые Пушкин хотел иметь у себя в Михайловском (список этот вложен в одно из писем брату в декабре 1825 года), значится — «аллюметт» (слово написано по-французски, обозначает — «спички». — С. Г.). О каких же спичках идет речь в этих документах? Разве современного типа спички были в то время?
Как известно, первые в мире спички (фосфорные) были изобретены во Франции в 1831 году. За неимением средств изобретатель их Шарль Сориа не смог взять патента, и через два года его изобретение вновь открыл немецкий химик Камерер, которому в 1833 году удалось составить химическую массу, легко воспламеняющуюся при трении о шероховатую поверхность. Это изобретение было приобретено венскими фабрикантами Ремером и Прешелем; они впервые стали изготовлять спички фабричным путем и распространять в Европе.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона сообщает, что спички в Россию первоначально привозились из-за границы (Гамбург), а с 1837 года стали выделываться в России, причем производство их было сосредоточено исключительно в Петербурге.
Первоначально фосфорные спички продавались в России по баснословной цене — 1 рубль серебром за коробку (100 штук). Простому народу они были не по карману, и их употребляли только состоятельные люди.
Итак, спички были изобретены за границей в 1833 году, а в России появились в 1837 году. О каких же спичках пишет Пушкин своему брату в 1824 году? А вот о каких.
В России спички были издавна. Спичкой у нас вообще называлась маленькая лучинка. Чтобы она лучше горела, конец ее смазывали смолой или серой.
В конце XVIII века появились в России своеобразные зажигалки (аллюметт), нечто вроде закрытых металлических или стеклянных лампад, в которых теплился огонек и куда через специальные отверстия просовывались спички-серянки, посредством которых можно было достать огня. Были эти «зажигалки» о нескольких спичках, футляры их были в виде вазочек с художественной отделкой. Были такие спичечницы в богатых домах. Одну из таких зажигалок-спичек мне довелось видеть на столе в Петергофском кабинете Николая I, другую — в фонде Всесоюзного музея Пушкина в Ленинграде.
