Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем
Второе заседание суда назначено на 11 июля. На 14 часов. Но из камеры выводят в шесть утра. И опять с вещами, матрасом, подушкой и бельем. Благо, молодцы с «рабочки» относятся ко мне с почтением и берегут мой матрас на случай возвращения в Бутырку.
Но надежда, что я уйду из зала суда домой, все не покидает меня…
…Опять долго сидим в боксе, потом долго ездим по Москве, развозя подследственных по разным судам. Я притулилась на стуле рядом с конвоиром, потому что в «стакане» сидит некто Денис. Денис узнал меня, посмотрев в кругленькое отверстие, и попросил:
— Ты извинись за меня, Валентина, перед своими актерами за то, что я побывал кое у кого в квартирах. Мне наводку дали, а у них ничего и нет. Книги да фотографии. Я думал — вы богатые… Переживаю я, так и скажи. И попался я по-глупому… Командир, открой дверь! Задохнусь! — просит Денис конвоира.
Конвоир неумолим.
В «обезьяннике» ребята тоже чертыхаются оттого, что жарко и что долго ездим по Москве.
Кутузовский проспект. Мелькают дома, деревья, люди куда-то несутся… Странно смотреть на Москву в маленькое окошко «воронка». Чужой городе непонятной жизнью.
А в раскаленном «стакане» стонет Денис.
Я прошу конвоира:
— Открой ему. Там невозможно.
— Не могу.
Приехали в Кунцево.
Из «обезьянника» вывели красивого парня. Его уже ждал милиционер с наручниками. Защелкнул его руку и свою. Соединили их наручники, и побежали они вниз по тропинке, словно два приятеля. Бежали и чему-то смеялись.
Тихо здесь. Дорожка совсем деревенская, а на полянке цветов много.
Наконец подъехали к суду Ленинского района. Только вошла в холоднющий бокс, как меня вызвали в зал заседания. Значит, сейчас два часа дня.
Зал опять переполнен. И чего им всем надо? Такая жара, а они, взмокшие, сидят и чего-то ждут. Тут и Конюхова Таня, и Гулая Инна со своей мамой. Знакомые и незнакомые. На лицах у всех одинаковое выражение — нетерпение и ощущение значительности момента. Поэтому все стали похожи друг на друга.
Моя Танюшка и Сережа улыбаются мне. Подбадривают. Милые мои!
Александра Александровна, мать Стасика, вошла. Бледная очень.
Витя Проскурин в упор смотрит на меня. Укоризненно. С пренебрежением.
Марьин, друг Стаса, ерзает на стуле.
А где же доверенное лицо обвинителя? Где Попков?
Суд начался с допроса свидетелей.
Рассказывает Проскурин. Рассказывает все, как было. Подробно и точно, без преувеличений.
13 апреля утром в «Ленкоме» был общественный просмотр нового спектакля «Вор» по Л. Леонову, в котором Витя играл главную роль. Он пригласил нас со Стасом в театр. Витя играл замечательно. Стас смотрел спектакль с большим напряжением и тихо сказал мне:
— Витя хорошо играет, но это моя роль.
В финале один из персонажей мертвый лежит на столе с зажженной свечой в руках.
Аплодисментов не было, они и не предполагались. Билетер сказала, что спектакль окончен. Все стали потихоньку, почти на цыпочках выходить.
Стас оставался на месте.
— Ты иди, Валена, а я посмотрю, как он будет подниматься, как свечку затушит. Мне интересно.
Я вышла из зала и заторопилась к себе в театр. Мы готовились к юбилею Юрия Васильевича Яковлева и в середине дня назначили репетицию.
Стас вышел из зала вскоре.
— Пойду за кулисы к Вите.
— А мне нужно в театр, — сказала я. — А потом зайду к папе, навешу его.
— Только ты не задерживайся, скорее приходи. Репетиция в театре отменилась, я зашла к папе — он жил рядом, на улице Вахтангова. Папа приболел. Он вспоминал, как они ездили со Стасом в Ленинград, и благодарил его за эту поездку.
Стас тоже любил вспоминать их поездку. Папа всю юность прожил в Ленинграде на улице Скороходова. Он долгое время не был в Ленинграде, и Стас, отправляясь на съемки на «Ленфильм» к Боре Фрумину[1], пригласил папу с собой. Позже Стас рассказывал:
— Подъезжаем мы к «Ленфильму», отец выскочил из машины и помчался в сторону улицы Скороходова, только пятки засверкали… Вот, Валена, как тянет в родные места… Ух, как тянет! Поехали ко мне! Ничего нет лучше Сибири! Ностальгия замучила…
От папы я позвонила домой Стасу:
— Что ты делаешь?
— Пью. Скорее приходи. Витя Проскурин у нас.
— Смотрите не напейтесь. Вечером тебе в Минск ехать.
— Не волнуйся, у Вити еще спектакль. Билеты в Минск у тебя?
— Да. Я сейчас приеду.
И еще некоторое время задержалась у папы.
Зазвонил телефон. Это был Стас.
— Валена, скорее приходи, а то напьюсь. У нас бутылка рома.
Стас не был склонен к спиртному, а тут начал выпивать, и довольно сильно. Думаю, это было связано с закрытием картины Бориса Фрумина «Ошибки юности», на которую он делал ставку.
— После этого фильма я прославлюсь! — говорил он. — Вот посмотришь! И ты будешь гордиться мной.
Но фильм положили на полку. Это было потрясением для всей группы, а для Стаса просто трагедией. К тому же он страдал гипертонией с юношеских лет, из-за чего его от армии освободили. Все это меня очень беспокоило, и я поспешила домой.
Бутылка рома была почти допита.
Витя Проскурин был в хорошем, том самом премьерном настроении и вечером собирался на спектакль, а Стас казался каким-то взъерошенным. Ходил из угла в угол по нашей комнатке, разглагольствовал об истинном искусстве и ругал Театр Вахтангова.
— Я уйду! Ты как хочешь, Валена, а я больше не могу тонуть в этом дерьме.
Позвонил в театр и довольно грубо разговаривал с Верой Николаевной Гордеевой из репертуарной части. Стас к ней очень хорошо относился, а тут на нервной почве его занесло.
— Просьбу о разрешении поехать на съемки в Белоруссию напишет Валя Малявина… Ну почему обязательно я? Нет, сегодня я в театр не приду. Валя завтра напишет заявление, — распоряжался Стас. — А сегодня я уезжаю.
Тон был непозволительный, и мы с Витей уговорили Стаса перезвонить Вере Николаевне и извиниться. Он послушался. И вдруг — ко мне:
— Что ты так далеко от меня? Сядь ко мне на колени.
Он приготовил мне кофе, и я присела к нему на колени. Витя хотел добавить мне в кофе чуть-чуть рома, но Стас закричал:
— Она же не пьет!
Шел Великий пост, и я ни капли алкоголя не брала в рот, чем радовала Стаса. Он терпеть не мог, когда я пила, особенно крепкие напитки.
Витя оставил ром и стал собираться в театр.
Я обещала приготовить вкусный ужин и проводить Стаса на вокзал.
И Витя ушел в театр.
Отвечая на вопрос прокурора, Виктор сказал:
— Когда я ушел в 19.30, отношения между Жданько и Малявиной были нормальными.
