Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР… - Молчанов Андрей Алексеевич

— Продолжайте, сержант… — благосклонно кивнули мне, в надежде, видимо, на перспективу доноса.

— Результат прошлого урожая, — пояснил я. — Давится виноград, складируется в определенное место под землю, и на следующий год — ваше здоровье!

— В какое-такое определенное место? — попросили уточнения.

— А вот это, — сказал я, — военная тайна.

— То есть?

— То есть меня в нее не посвящали.

— А откуда же тогда вам известно, что…

— У меня была бригада осужденных, мы общались…

— Вон отсюда! Общительный! Дурогон! Срочно сдавайте дела!

— Я понимаю, что не карты…

— Во-он!

Собственно, хозяйство мое состояло из кувалды и каптерки, так что передача эстафеты много времени не заняла; камнем преткновения явился лишь подведомственный мне дизель, обеспечивающий аварийное освещение зоны. Обслуживал дизель один из расконвоированных зэков, так что этой части технического обеспечения зоны я не касался.

Агрегат располагался неподалеку от каптерки, в дощатом сарае, защищавшем его металлическую громаду, водруженную на бетонный постамент, от агрессивных влияний окружающей среды. В сарае также хранились лопаты, канистры с соляркой, а кроме того, присутствовала и некоторая меблировка: солдатская кровать с грязным рваным матрацем, два табурета и складной пластиковый столик.

Прапорщик-преемник настаивал на обучении его пуску дизеля, что выходило за пределы моих навыков, поскольку сарай я посетил лишь раз, в самом начале своей несостоявшейся карьеры инструктора, с уважением потрогав дизель ладонью и тут же махнув на него рукой.

Однако, стесняясь своей некомпетентности и, одновременно раздумывая, с какой стороны подойти к агрегату, я предложил прапорщику, явственно изнуренному похмельем, вначале отметить его вступление на ответственную должность, тем более в качестве контрабандных неликвидов у меня оставалось несколько бутылок «Пшеничной». Водке все равно было пропадать, а потому я решил последовать принципу: коли мышеловка захлопнулась, надо хотя бы доесть сыр…

Мое предложение встретило более чем положительный отклик.

Мгновенно утратив интерес к дизелю, неофит скоренько навестил ближайший частный огород, откуда вернулся с огурцами и арбузом, а я же тем временем взял в караулке хлеб и вскрыл банку рыбных консервов, маркированных как «камбала в томате».

— Чтоб и тебе на новом месте… не припекало! — пожелал мне преемник, коротким профессиональным движением взболтав водку в бутылке и тут же, винтом из горлышка, опустошив всю емкость до капли.

С минуту оцепенело посидев на табурете с тупо устремленным в стекляшку оконца взором, он произнес:

— Видишь, как… Одна крыша у казармы красная, а другая — зеленая… Так и мы — офицеры и прапорщики… Рождаемся и умираем.

В целях снятия стресса, да и вообще для того, чтобы как-то отвлечься от мыслей о мрачном будущем, я тоже позволил себе пропустить стаканчик отравы и, будучи мало искушенным в схватках с зеленым змием, сразу же очутился в ватном состоянии некоего нокдауна в отличие от профессионала-сверхсрочника, неукротимо возжелавшего добавки. Добавку я ему предоставил, и вскоре прапорщик, спотыкаясь и падая, бродил по сараю, взволнованно беседуя не то с самим собой, не то с дизелем.

На том передачу дел я посчитал завершенной и двинулся по качающейся в глазах вечерней дороге в роту, вознося молитву, чтобы на пути моем не встретился никто из перманентно озлобленных и идейно выдержанных командиров.

Пронесло.

Я добрался до койки и провалился в небытие, из которого меня вернули в реальность чьи-то истерические возгласы и требовательные толчки в плечо.

Я испуганно подскочил, не сразу сообразив гудевшей головой, где в принципе нахожусь, и откуда исходят неприятно режущие слух звуки.

В расплывающемся фокусе постепенно сформировался комбат, трясший перед моим носом кулаком и вопрошающий:

— … это случилось, твою мать?! А?!

— Прошу повторить, — попросил я, уясняя, что, во-первых, настало утро, а, во-вторых, я еще до сих пор пьян и дышать надлежит в сторону от начальства, ибо от своего же перегара меня передернуло, как затвор от «Калашникова».

— Как это случилось, твою мать?! — послушно повторил комбат.

— Что, снова побег?.. — спросил я растерянно.

Комбат затрясся.

— Ты накаркаешь! Я спрашиваю, что вы делали в дизельной с новым инструктором?

— Я ознакомил его… Потом ушел.

— А он?

— Остался.

— Ты… — произнес комбат затравленно. — Ты сегодня же отсюда уедешь! А казарму мы освятим!

— А что, собственно… — начал я, но тут комбата позвали к выходу, вероятно, на ковер к начальству, и я не сумел ни сформулировать свой вопрос, ни получить на него ответ.

Ситуацию прояснил дневальный, сообщив, что, оставшись в пьяном одиночестве, мой преемник завалился на матрац с сигаретой, заснул, вызвав пожар, и только благодаря героическим усилиям караула жилой зоны был извлечен из огня и, полузадохшийся, с ожогами, отправлен в реанимацию. На месте же дизельной ныне находится лишь бетонный постамент с обгорелым остовом агрегата.

— Да, это уже система… — заметил я на это философски.

Тщательно почистив зубы освежающей мятной пастой, я направился в столовую, но тут снова последовал приказ явиться в треклятую канцелярию, где я застал комбата, командира полка и незнакомого мне майора.

— Вот он, красавец, — представил меня незнакомцу комбат, разместив ударение в последнем слове на последнем слоге.

— Служу Советскому Союзу… — не к месту откликнулся я.

— Вельзевул, — подал реплику комбат.

Майор, как выяснилось, прибыл из полка для инспекции охранных систем периферийных зон, сообщив мне, что в соседней колонии, отдаленной от нас сотней километров, комиссован по болезни инструктор, и своей властью он отправляет меня на новое место службы.

Я отпросился сходить в свою зоновскую каптерку, дабы собрать хранящийся там жалкий личный скарб и откопать свою финансовую заначку. Кроме того, предстояло зайти на поселковый почтамт: мне пришло заказное письмо.

Отдав квитанцию, получил конверт. Обратный адрес был странный: Москва, улица Шверника… Кто из моих знакомых живет на улице Шверника? Неужели… Кольнуло предчувствие внезапного и весьма приятного сюрприза, и оно меня не обмануло: это был адрес Высоцкого!

Я тут же раскрыл конверт, в нем таились три страницы, исписанные с обеих сторон перьевой авторучкой. Это были тексты песен на армейскую тему: «Мы вращаем землю», «Первые ряды», «Черные бушлаты». Видимо, одна из финальных рабочих рукописей. Я тут же, у стойки, принялся читать, вторым планом сознания понимая, что мой адрес Владимиру дал Золотухин, с кем порой мы кратенько переписывались. Значит, помнит меня знаменитый человек, не забыл в своей славе и величии. После текстов песен шло, собственно, само письмо:

«… Все собирался тебе написать, да не доходили руки: повседневная работа, забота о ближних (все-таки я «семейный» человек), суета сует… Но о тебе не забываю, только думаю, чем ты будешь заниматься дальше, как сложится твоя судьба? Все новые песни переписывать и посылать тебе бессмысленно, вот три — по-моему, близкие твоей сегодняшней жизни, и с которыми стоит «поработать» на досуге. Пиши, мне будет интересно получать от тебя любое известие, т. к. считаю, что оно искреннее и правдивое.

Аккуратненько убрав конверт в карман галифе, вышел из барака почтамта, тут же, на улице, столкнувшись с Труболетом. Тот был в джинсах, пестрой рубашечке и пижонской черной шляпе с длинными краями.

— Вот так да! — сказал я ему вместо приветствия, несколько обескураженный его вызывающим вольным нарядом.

— Босяк фасона не теряет! Свобода, начальник! — заулыбался он, сияя множеством золотых коронок. — Сегодня откинулся…

— И куда теперь?

— Россия большая, лохов много… — прозвучал ответ. — Кстати, — он сорвал с тополя лист, стерев с новенького остроносого штиблета пятнышко грязи. — В зоне нашли пустые бутылки, «кум» икру мечет, роет, где источник… Леня — в шизо. Так что, глуши мотор…