Фернан Кайзергрубер - От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945
Стоянки поезда, особенно в России, порой затягивались надолго, поскольку железнодорожное полотно здесь было обычно одноколейное, редко больше. Случалось, наш состав отводили на боковую колею на разъездах, и нам приходится ждать, пока пройдут поезда в противоположном направлении или другие составы, груженные техникой, боеприпасами или солдатами, возвращавшимися из отпуска. Эти поезда, хорошо защищенные от мародеров или партизан, были менее защищены от коварных «бургундцев», поскольку встречались составы, груженные провиантом! В то время партизан на Украине было совсем немного. Тем не менее случайные встречи между составами, груженными съестным, и некоторыми голодными и ненасытными «бургундцами» имели свои последствия. Судя по меню некоторых «бургундцев», некоторые грузы продовольствия вряд ли достигли пункта назначения в целости и сохранности и, таким образом, прибавили проблем получателям, квартирмейстерам. Я видел по крайней мере одну железнодорожную цистерну с вином, всю дорогу поливавшую тонкой струйкой щебень вдоль путей. Случайный выстрел? В любом случае прицельный и на нужной высоте. Тогда многие шлемы и котелки еще целую неделю пахли вином. Какая потеря!
Случай этот произошел в Румынии, как мне кажется, в Яссах, где маленький парк за железнодорожной станцией стал свидетелем порыва страсти влюбчивых «бургундцев». Надо сказать, что в то время мы еще не говорили по-русски, а наоборот, больше по-французски. Я, как идиот, пустился в разговоры с начальником станции и солидной четой неопределенного возраста, довольный тем, что говорю на французском, тогда как мои товарищи, по крайней мере некоторые из них, предпочли вести в этом маленьком парке куда более интимные и успешные беседы с местными красотками, которые были явно моложе той женщины, с которой беседовал я. Говоря по совести, должен заметить, что узнал я об этом поздно. Увы, слишком поздно! Наш поезд уже тронулся с места. И видимо, поэтому я, как пропустивший самое главное салага, теперь слушал пылкие россказни приятелей об их подвигах. Однако я подозреваю, что тут не обошлось без бахвальства и приукрашивания, поскольку они не переставали болтать об этом следующие две недели.
С другой стороны, если что и имело место абсолютно точно, так это свадьба, поскольку я сам был приглашен и присутствовал на ней, тоже в Румынии. Прямо в чистом поле. Где мы увидели небольшое строение, домик путевого обходчика, но издалека доносился шум, точнее, звуки скрипок и других инструментов! Мы в очередной раз стояли на месте, уже довольно долго, без всяких признаков скорого отъезда. Сколько еще стоять, мы никогда не знали наперед. Музыка становилась громче, и вскоре появилась длинная процессия, возглавляемая цыганским оркестром. Люди были одеты, как на каких-то экзотических открытках, в своеобразные штаны, вроде длинных кальсон, в черные жилетки и красиво вышитые белые рубахи. Женщины в белых платьях, еще богаче украшенных вышивкой всевозможных цветов. Мы наблюдали, затем приблизились к свадьбе. Очень вежливо нас пригласили присоединиться, и мы согласились без уговоров. Таким образом, кое-кто из «бургундцев» оказался в толпе гостей, позади скрипок и, вскоре, уже в деревеньке, что в километре от железной дороги и нашего поезда. Перед деревенской управой танцевали, и я заметил «бургундца», отплясывавшего с молоденькой невестой, очень хорошенькой и намного моложе его жены. Я предпочел воздержаться, поскольку за всю жизнь танцевал всего лишь пару раз, и кованые подошвы моих новых ботинок представляли слишком большую опасность для моих возможных партнерш. Тем не менее я не отказывался от подносимых мне стаканчиков, а также от обворожительных улыбок, адресованных нам. Но не осмеливался отвечать на пристальные взгляды и соблазнительные улыбки, поскольку нельзя было расслабляться, чтобы оставаться готовым уйти в любой момент! Мы стояли, как зачарованные, словно родственники, с которыми давно не виделись. Два часа, может, три, я точно не помню. Однако память об этом приеме, об этом празднестве, будет долго приходить к нам бессонными ночами и в часы одиночества. Да, все, кто там был, даже сегодня помнят, словно это было вчера. Это был момент покоя, момент радости в неумолимой судьбе, которую мы сами себе выбрали. Но надо было оторваться от этого веселья и возвращаться к поезду, потому что вдалеке не переставал дымить паровоз. С сожалением, с тяжелым сердцем и комком в горле, я попрощался, мои друзья тоже. Несколько поцелуев, очень целомудренных – к моему великому сожалению, – дружеских поцелуев от едва знакомых, которые мы тоже будем помнить. Однако так лучше, меньше горечи расставания, и больше драгоценных воспоминаний!
Теперь нужно было бежать так, чтобы пятки сверкали, и добраться до поезда с удвоенной скоростью. Боясь слишком сильных переживаний, поскольку в таком возрасте сердце легко воспламеняется, я не мог не вернуться еще два или три раза, чтобы попрощаться и принять пожелания доброго пути от новых друзей, которых мы знали всего несколько часов. Мы находились не далее чем в сотне метров от наших вагонов, когда паровоз дал гудок и повторил его несколько раз. Мы ускорили бег, и я увидел, как те, кто оставался в поезде, машут руками в сторону деревни, которая уже далеко от нас. Оглянувшись, я увидел двух «бургундцев», замешкавшихся дольше нашего и теперь расплачивающихся за блаженство на свадьбе бегом за поездом. Две маленькие фигурки в отдалении, задыхающиеся в дорожной пыли. Поезд уже тронулся, и им едва хватило времени, чтобы с помощью товарищей вскочить на ходу на подножку. Последний, исполненный тоски взгляд назад на чудесные поля, где уже дружно взошли кукуруза и пшеница. Безмятежная сельская местность, залитая солнцем, где медленно оседала поднятая нашим движением пыль и которая своим пасторальным очарованием словно бросала вызов войне. Что за безмятежность, какое очарование весны! Вскоре все это размывается иными сельскими пейзажами, другими горизонтами. Еще одно воспоминание, но я не могу забыть, что с каждым оборотом колеса мы приближалась к фронту! Временами все мы думали об этом, представляли это, но каждый держал такие мысли при себе, стараясь не мешать сокровенным мыслям друга. Наша молодость еще обладала той застенчивостью, которая с возрастом пройдет.
Случались и другого рода происшествия – из-за беспечности некоторых «бургундцев». Во время неожиданных остановок эти «бургундцы» повадились оставлять поезд, не обращая особого внимания на остальных, в поисках каких-либо приключений или чтобы прикупить чего-нибудь для себя, не заботясь о длительности остановки и теряя поезд из виду. Были и такие, кто ради удовлетворения своих прихотей, даже не отходя слишком далеко, с удивлением обнаруживали, что поезд уже тронулся с места, без всякого промедления, хотя им казалось, будто он только что остановился. Поэтому порой случалось видеть, то тут, то там, как какой-нибудь «бургундец» бредет вдоль путей в кителе и штанах или, даже, только в одних штанах. Иногда, в тот же самый день или пару дней спустя, мы видели, как они возвращались, одетые в китель начальника станции или в нечто иное, полученное от некой сострадательной души или просто от кого-то, кто желал поддержать престиж армии и сохранить уважение к ней среди гражданского населения. Такие беспечные товарищи ожидали нас на платформе железнодорожной станции, где их оставил поезд с возвращавшимися отпускниками или состав более высокого приоритета, который мы пропустили, пока стояли на боковой колее. Именно такая неприятность произошла с нашим товарищем, Эрнстом, который погиб на Кавказе несколько месяцев спустя. Мы не узнали его, еще бы! Два дня спустя после исчезновения он ждал нас на платформе станции, одетый в железнодорожную форму, темно-синюю с красным кантом, и без штанов от полевой формы, в которых оставил поезд.
Воскресным утром мы проезжали Чехословакию (еще до Румынии)[23]. Кажется, где-то около 8:00 или 8:30. Небо чистое и голубое, погода, как всегда, прекрасная. Поезд пересекал открытую местность с маленькими фермами, состоявшими из домиков, разбросанными то тут, то там. Небольшие сады, окруженные деревянными изгородями, уже изобиловали всеми весенними и летними цветами, придавая пейзажу нарядный вид. В отдалении, сквозь дымку теплого утра, я мог разглядеть пригороды и сам город. На дороге, идущей к городу вдоль железнодорожного полотна, виднелись группки велосипедистов, едущих рядом друг с другом или на тандемах. Множество молодых людей направлялись из города на природу, другие же двигались в противоположном направлении, в город. Шорты и легкие платья девушек настраивали на несколько романтический лад. И снова мечты. Люди шли на церковную службу или возвращались с нее, другие направлялись на пикник за городом. Я догадывался об этом, видя молитвенники в руках и прикрепленные к велосипедам корзины для пикника и рюкзаки за плечами. Что напомнило мне другие пикники, дома, до войны, которые уже казались такими далекими! Находились, конечно, несколько «бургундцев», безуспешно пытавшихся пригласить прохожих недвусмысленными жестами, понятными даже чехам, ни слова не знавшим по-французски, в наши «спальные вагоны». Кое-кто из этой молодежи отвечал приветственными жестами, но не принимал приглашение. Другие, их большинство, следовали своим путем, уставившись взглядом на руль или смотря прямо перед собой. Возможно, это была враждебность, возможно, безразличие. Однако это не слишком беспокоило меня, и вид столь прекрасного воскресенья по-прежнему наполнял меня радостью.
