Литагент «АСТ» - Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы
В конце 1828 года Елизавета Михайловна, только что приехавшая из-за границы, дала свой первый танцевальный бал, на котором предстала в нарядном белом платье с голыми плечами и большим вырезом-декольте. По этому поводу известны стихи, приписываемые поэту, но в действительности написанные Соболевским:
Лиза в городе жила
С дочкой Долинькой.
Лиза в городе слыла
Лизой Голенькой.
У австрийского посла
Нынче Лиза в en gala;
Но по-прежнему мила,
Но по-прежнему гола.
Пушкин звал ее то «Эрминией» (по имени героини «Освобожденного Иерусалима» Тассо, влюбленной в рыцаря Танкреда, который ее игнорирует), то «Лизой Голенькой» (так как она всегда ходила в сильно декольтированных платьях с обнаженными плечами), то «Пентефреихой» (Пентефрий или Потифар, по Библии — царедворец фараона, чья жена, будучи уже в пожилом возрасте прониклась страстью к молодому Иосифу, которому с трудом удалось сбежать от нее, оставив в ее руках свой плащ) и «Елизой».
Трудно найти область, в которой она не помогала бы Пушкину: в решении служебных вопросов; улаживании проблем, связанных с предполагаемой отставкой; отстаивании его литературной репутации; обеспечении поэта иностранными книгами и журналами; опеки в высшем свете жены Натальи; хлопотах по устройству брата Льва в армию; помощи Анне Керн в разрешении имущественных дел и т. д.
К Пушкину Елизавета Михайловна питала «самую нежную, страстную дружбу». Иногда любовь стареющей женщины, порой доходившей до назойливости, тяготила поэта. Она это понимала и старалась спокойно относиться к тому, что его увлекали другие, более молодые и интересные женщины. Пушкин писал ей в октябре 1828 года:
«…Я более всего на свете боюсь порядочных женщин и возвышенных чувств. Да здравствуют гризетки! С ними гораздо проще, удобнее. Я по горло сыт интригами, чувствами, перепиской и т. д. и т. д. Я имею несчастье состоять в связи с остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хоть я и люблю ее всем сердцем… Вы не будете на меня сердиться за откровенность? не правда ли? простите же мне мои слова, лишенные смысла, а главное — не имеющие к вам никакого отношения».
Не настаивая на личных встречах, Е. М. Хитрово одолевала Пушкина своими письмами и заботами о его персоне. Поэта тяготило это чрезмерное внимание. Он писал Вяземскому в марте 1830 года: «Теперь ты угадаешь, что тревожит меня в Москве. Если ты можешь влюбить в себя Елизу, то сделай мне эту божественную милость. Я сохранил свою целомудренность, оставив в руках ее не плащ, а рубашку (справься у княгини Мещерской), а она преследует меня здесь письмами и посылками. Избавь меня от Пентефреихи».
Пушкин подарил Е. М. Хитрово стихотворения: «Перед гробницею святой…» (1831), посвященное ее великому отцу, и «В часы забав иль праздной скуки…» (1830).
Узнав о помолвке поэта с Гончаровой, Хитрово писала ему: «…Напишите мне правду, как бы она ни была для меня горестна». А уже после женитьбы Пушкина пророчески предупреждала его: «Я боюсь за вас: меня страшит прозаическая сторона брака! Кроме того, я всегда считала, что гению придает силы лишь полная независимость, и развитию способствует ряд несчастий, что полное счастье… убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта! И может быть, именно это — после личной боли — поразило меня больше всего…»
8 октября 1833 года Пушкин писал в письме жене: «Да, кланяйся и всем моим прелестям: Хитровой первой. Как она перенесла мое отсутствие? Надеюсь, с твердостью, достойной дочери князя Кутузова?» А уже в следующем году мать поэта Надежда Осиповна сообщала дочери Ольге: «Александр очень занят по утрам, потом идет в Летний сад, где гуляет со своей Эрминией…»
Не удивительно, что именно Е. М. Хитрово оказалась в числе ближайшего окружения поэта, кто в конце 1836 года получил анонимный пасквиль, в котором поэта объявляли «рогоносцем». Можно считать это обстоятельство очень хитрым ходом врагов Пушкина, потому что Хитрово ошибочно посчитала своей задачей не предотвращение дальнейших событий, а оправдание жены поэта перед любимым ею мужчиной для сохранения его внутреннего спокойствия.
Смертельное ранение и смерть поэта сказались для Елизаветы Михайловны тяжелым душевным потрясением. Понятно, что последние минуты жизни Пушкина она провела возле него, стоя на коленях и безудержно рыдая.
Тяжелейшая утрата подорвала здоровье Елизаветы Михайловны, и, несмотря на то, что супруги Фикельмон вывезли ее на лечение в Италию, весной 1839 года Е. М. Хитрово умерла в возрасте 56 лет.
В эпитафии на ее кончину, написанной поэтессой Е. Ростопчиной, было сказано:
Прощальный гимн воспойте ей, поэты!
В вас дар небес ценила, поняла
Она душой, святым огнем согретой,
Она друг Пушкина была!..
Фикельмон Дарья Федоровна
Дарья Федоровна (Фердинандовна) Фикельмон (1804–1863), ур. Тизенгаузен — младшая дочь Фердинанда Тизенгаузена, флигель-адъютанта Александра I и Елизаветы Михайловны Хитрово, жена (с 1821) графа Фикельмона (1777–1857), австрийского посланника в Петербурге (с 1829 по 1839).
Дарья Федоровна — очаровательная красавица, не уступавшая красотой в глазах высшего света Наталье Николаевне Пушкиной, блестяще образованная, с незаурядным умом и независимым образом мышления, одна из самых замечательных женщин великосветского Петербурга. Она прекрасно знала английский, итальянский и французский языки, но, долго живя в Италии, плохо — русский.
Ее детство прошло в Прибалтике у родственников отца, затем — в Италии. В 17 лет она вышла замуж за 44-летнего высокообразованного человека, австрийского представителя во Флоренции графа К. Л. Фикельмона и попала под его сильное влияние. По совету мужа она познакомилась с сочинениями Саллюстия, Цицерона, Данте, Петрарки, Гёте, Шиллера, Мильтона, Байрона, Шатобриана, Ламартина и многих других писателей и поэтов.
Знакомые звали ее Долли или, иногда, Севилла Флорентийская. Приехав вслед за матерью с мужем в Россию, она произвела очень сильное впечатление на Александра I, да и сама оказалась не против этой связи. Вряд ли кому еще (а ей было в это время 19 лет) царь писал такие искренние письма: «…Я вас слишком люблю, чтобы таким образом привлекать к вам все взгляды, что неминуемо случилось бы, если бы я появился здесь, где я и шагу не могу ступить без сопровождения адъютанта, ординарцев и т. д.» или «…Поверьте, что я бесконечно жалею о том, что не имел возможности повидать вас перед отъездом. Кланяйтесь маме и Екатерине и от времени до времени вспоминайте обо мне» (31 августа 1823 года).
