Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I
Въ такомъ же положеніи очутилось и Рождественское имѣніе. Молодой хозяинъ, Михаилъ, преисполненъ былъ столь многими фантазіями, что черезъ годъ — другой Рождественская экономія, вмѣсто стотысячнаго дохода, стала тоже перекачивать себѣ деньги изъ той же Московской конторы, со счетовъ другихъ промышленныхъ дѣлъ, принадлежавшихъ молодому Михаилу.
На полученныя моей женой послѣ раздѣла деньги, я рѣшилъ пріобрѣсти опять-таки землю. Для этого представился мнѣ исключительный случай — престарѣлый и слѣпой князь Діонисій Михайловичъ Оболенскій, ради выдѣла своихъ четырехъ дочерей, рѣшилъ продать свое имѣніе „Софьевку”, которое мнѣ очень расхваливали. Я рѣшилъ туда проѣхаться и самолично ознакомиться съ этимъ имуществомъ. Имѣніе оказалось дѣйствительно превосходнымъ, изъ 4.000 десятинъ 2.000 десятинъ находилось подъ великолѣпнымъ спѣлымъ лиственнымъ лѣсомъ, 1.000 десятинъ было мягкой пахотной земли, а остальная 1.000 — подъ вѣковой степной залежью съ ея классическимъ спутникомъ — ковыльной шарообразной пушистой зарослью.
Самое качество земли оказалось столь исключительно богатымъ, что, дѣлая выемки въ разныхъ мѣстахъ пахоты и цѣлины, я и мой спутникъ не могли удержаться отъ выраженія своего восторга. Это былъ глубочайшій пластъ великолѣпнаго перегнойнаго чернозема, съ песчано-известковой подпочвой.
На полугорѣ красовалась двухэтажная деревянная усадебка съ балкономъ, съ котораго открывался живописнѣйшій видъ на всю многоверстную долину.
Имѣніе было окружено четырьмя деревнями, населеніе которыхъ „сидѣло” Ha „даровомъ”, т. е. „нищенскомъ” надѣлѣ, въ силу чего нужда въ арендѣ „господской” Софьевской земли была насущной, и рабочихъ рукъ имѣлось изобиліе.
Вернувшись въ Самару, я съ дѣломъ покончилъ. Софьевка была куплена на Анютино имя.
54
Отдѣлавшись отъ ушковскаго управленія, я почувствовалъ истинное облегченіе. Свалилась великая и непріятная гора съ плечъ. Мы съ Анютой были предоставлены сами себѣ. У насъ было свое обособленное хозяйство, и немалое — „Головкинское” и „Софьевское” — всего около 12.000 десятинъ, съ разнообразнѣйшими богатыми угодьями и цѣлымъ планомъ намѣченныхъ мною улучшеній.
Заботило меня лишь неотвязно одно — необходимо было подыскать себѣ способнаго, работящаго помощника. Дѣло это было нелегкое, но, видимо, самъ Господь мнѣ въ немъ помогъ. Случайно въ Ставрополѣ встрѣтился я съ управляющимъ одного изъ имѣній гр. Орлова-Давыдова Бэкомъ. Онъ порекомендовалъ мнѣ человѣка, имя котораго я буду чтить до конца моей жизни, и чей прахъ покоится на родной нашей головкинской землѣ.
Съ запиской отъ Бэка ко мнѣ пріѣхалъ человѣкъ средняго роста, пожилыхъ лѣтъ, но еще бодрый, скромно, но чисто одѣтый, съ умнымъ, симпатичнымъ лицомъ, въ очкахъ и съ сѣдоватой бородкой. Онъ назвалъ себя: „Кошкинъ, Илья Петровичъ”. По профессіи землемѣръ, онъ на своемъ вѣку работалъ сначала въ Удѣльномъ Вѣдомствѣ, послѣдніе же годы приводилъ въ порядокъ угодья гр. Орлова-Давыдова, временами заступая мѣсто управляющихъ.
Слушалъ я его и мысленно Бога благодарилъ. Быстро мы съ нимъ сошлись, почувствовавъ искреннюю другъ къ другу симпатію.
Кошкинъ поселился въ нашемъ головкинскомъ домѣ и началъ свою работу съ луговъ. Съ ранняго утра и до поздняго вечера, не спѣша, но споро, методически, шагъ за шагомъ, сталъ онъ обходить съ „цѣпями” и другими своими землемѣрными инструментами мои луговыя дачи. Менѣе чѣмъ въ два года онъ успѣлъ въ Головкинѣ снять и привести въ идеальный порядокъ всѣ мои разнообразныя угодья, составивъ необходимые для нихъ планы, съ надлежащими подробнѣйшими учетами, подсчетами и таксировками.
Благодаря всѣмъ этимъ работамъ, я смогъ кореннымъ образомъ улучшить способъ луговой сдачи въ аренду. Съ легкой руки Кошкина начались въ Головкинѣ правильныя нарѣзки лѣсныхъ дѣлянокъ. Стали назначаться неслыханные раньше лѣсные торги на отведенныя очередныя дѣлянки. Объ этихъ торгахъ производились всюду публикаціи — сталъ съѣзжаться народъ. Начался спросъ на застоявшійся товаръ. Лѣсоводство дѣлалось доходной отраслью.
Съ появленіемъ Ильи Петровича, у меня, какъ говорится, душа была на мѣстѣ, и всѣ дѣла шли удивительно удачно. Съ годами наша взаимная привязаность росла и крѣпла: въ моей семьѣ Илья Петровичъ былъ принятъ, какъ самый близкій родной человѣкъ. Это былъ человѣкъ особаго высшаго духовнаго порядка, святой христіанской жизни и неустаннаго честнаго труда.
Я не могу не упомянуть его чудесныхъ предвидѣній. Въ страшную смуту осени 1905 года, онъ, несмотря на желѣзнодорожную забастовку и начинавшуюся почтово-телеграфную, настоялъ на необходимости мнѣ ѣхать въ столицу, лично обо всемъ доложить Царю и „научить, какъ дѣйствовать”.
Кошкинъ былъ увѣренъ въ правотѣ моихъ совѣтовъ, съ сущностью которыхъ онъ былъ знакомъ изъ частыхъ нашихъ съ нимъ собесѣдованій въ тѣ тяжкія и смутныя времена. Я стоялъ на опредѣленной позиціи — „за твердую власть”. Онъ это зналъ, одобрялъ и посылалъ меня поэтому въ Питеръ, къ Царю. Я его послушалъ и 23 ноября 1905 года получилъ аудіенцію у Государя. Вѣрно предсказалъ Илья Петровичъ: моя поѣздка оказалась не безрезультатной.
Кошкинъ предвидѣлъ и мою работу въ Государственномъ Совѣтѣ. Не разъ онъ высказывалъ полную увѣренность, что Царь меня призоветъ къ себѣ въ министры. Все это говорилъ „святой старецъ (иначе я о немъ теперь не думаю), когда мнѣ это казалось до смѣшного невѣроятнымъ. Я приписывалъ его предсказанія пристрастнымъ его ко мнѣ отношеніямъ. Но вотъ, незадолго до его кончины, меня совершенно неожиданно, единогласно выбрали отъ земства въ Государственный Совѣтъ. Илья Петровичъ принялъ это, какъ должное, и увѣренно сказалъ: „Послѣ этого будете министромъ”...
Однажды, въ 1910 году, Илья Петровичъ собрался мнѣ изъ Головкина написать въ Петербургъ свой отчетъ по Головкинскому хозяйству. Обычно онъ карандашемъ составлялъ черновикъ, который затѣмъ начисто переписывалъ чернилами.
Написавъ нѣсколько строкъ, вдругъ остановился на словѣ „овесъ”, выронилъ небольшой желтенькій кусочекъ карандаша изъ рукъ, и тихо отошелъ въ иной, лучшій міръ!...
Кусочекъ бумаги, исписанный имъ при послѣднемъ издыханіи, съ придѣланнымъ къ ней карандашикомъ, въ особой траурной рамкѣ съ соотвѣтствующей надписью и его портретомъ, свято хранился въ моемъ конторскомъ кабинетѣ.
55
2-го іюля 1901 года наше семейство умножилось: появилась третья по счету дѣвица — Ольга, названная въ честь своей крестной — Ольги Александровны, вдовы брата Димитрія. Воспріемникомъ у нея былъ дѣдушка, мой бѣдный отецъ, здоровье котораго стало замѣтно ухудшаться.
