Владимир Новиков - Высоцкий
– Пожалуй, что нет.
– Ну вот. А, скажем, Кот ученый, то есть в созданном Высоцким «антимире» интеллигент, труженик культуры, который «направо – так поет» (то есть воспевает наши достижения), а «налево – так загнет анекдот» – это что: выдумка или правда?
– Похоже на правду.
– То же и обо всех остальных образах можно сказать. Пушкинский текст и понадобился Высоцкому, чтобы достигнуть полноты, сатирической полноты, чтобы на основе сказки выстроить смелую и решительную антисказку. Так что для Пушкина оскорбительного здесь ровным счетом ничего нет. Думаю, что Александр Сергеевич на такую переделку не обиделся бы. Ведь сам он кого только не переиначивал! В той же поэме «Руслан и Людмила» Жуковский пародируется, да и над своими собственными персонажами автор подшучивает: помните, как автор сравнивает Черномора с коршуном, а Людмилу – с пойманной им курицей? По существу, автопародия. С учетом этого фраза Высоцкого «Он давно Людмилу спер, – // ох, хитер!» звучит не так уж фамильярно.
– Что же, значит, это хорошо – с Пушкиным на дружеской ноге?
– Если талантливо, то – да. Владеть культурой – значит быть с ней на дружеской ноге. Одного почтительного трепета – мало. Культура, и пушкинская в том числе, ждет от нас, чтобы мы с ней почаще разговаривали, привлекали к сегодняшним вопросам.
– Ну на какие там вопросы отвечают эти пьяные волхвы!
– На самые важные и болезненные. О том, как оценить наше настоящее и что нас ждет в будущем. Загонять ли нам опять все болезни внутрь – или же прибегнуть к радикальным лекарствам. Позиция Высоцкого отчетлива: «Волхвы-то сказали с того и с сего, // Что примет он смерть от коня своего». То есть дела наши неблагополучны и отмахиваться от тревожных прогнозов – непростительное легкомыслие. Не зря, между прочим, вспомнил о Высоцком один из делегатов первого Съезда народных депутатов, резонно заметив, что Высоцкий на этом съезде неизбежно бы оказался среди радикального меньшинства и был бы отвергнут не желающим тревожиться большинством.
– Ну а без Пушкина тут никак нельзя было обойтись?
– Что это вам так хочется обойтись без Пушкина? За что вы его так не любите и норовите навсегда замуровать в книжном шкафу? Можно, конечно, на ту же тему высказаться и без Пушкина, а использовать миф о вещей Кассандре, что и сделал Высоцкий в том же 1967 году. Да и вообще мотив отвергаемого пророка, ясновидца многократно занимал его творческое воображение. Но, присоединяясь к преследуемым ясновидцам (Высоцкий это слово освобождал от мистического оттенка и в устном комментарии к песне иногда говорил: «Ясновидцы – это люди, которые ясно видят»), поэт чувствует, что толпу очень трудно убедить в своей правоте: не желают люди слышать правду. Тут надо кого-то на помощь звать, и очень сильного при этом. Вот Пушкин и понадобился со своим авторитетом.
– В общем, Пушкина заставим работать за себя?
– Ничего, Пушкину не привыкать трудиться. И «Песнь о вещем Олеге» оживает в нашей памяти, в душе. Мы ведь со школьных лет это произведение помним довольно механически, редко осмысливаем и переживаем заново. Но Высоцкий не «паразитирует» на классическом образце, а выстраивает по его канве совершенно самостоятельное произведение. Даже название другое: «Песня о вещем Олеге» – четко произносил автор перед исполнением, и этот оттенок (зафиксированный впервые в издании «Книжной палаты») важен. В эпической песни Пушкина и Олег, и вдохновенный кудесник исполнены в одинаковой степени внутреннего достоинства, а ситуация в целом – высокого и вечного трагизма. В горько-иронической песне Высоцкого правитель и не думает спрашивать волхвов о будущем, а уж слушать их не желает тем более. В дело вступает дружина, жестоко расправляющаяся с предсказателями. И сюжет трансформирован в духе нашего жестокого века, и язык к нему приближен: грубоватый, прозаичный, обыденно-разговорный. Это помогает нам самим включиться в ситуацию, найти свое место в споре. Короче говоря, это не простое использование классического текста, это диалог с ним.
А как неожиданно и дерзко мелькают у Высоцкого пушкинские цитаты!
Вача – это речка с мелью
Во глубине сибирских руд, –
рассказывает у него бродяга, «бич», из почтения к классику переходя в одной строке с хорея на ямб. Вроде бы непринужденная шутка, а за ней – напоминание о том, что и ныне ведь во глубине этих руд в весьма суровых условиях трудятся люди…
– Да бросьте вы, это шутка без всякой задней мысли! Автор ничего такого в виду не имел.
– Но сам текст это имеет в виду. В том-то и состоит творческое остроумие, что «доля правды», содержащаяся в шутке, порой не сразу видна даже автору, что она нам становится понятной после раздумья или со временем. Но это не главное. Главное – свобода обращения с классическими образцами. Без такой свободы нет и подлинной культуры.
– Как же! Мы так свободно обращались с культурой, что почти всю ее извели!
– Верно, но травестирование, переиначивание, вольное цитирование ничего общего с разрушением не имеют. Культура нуждается не только в бережном отношении (оно требуется опять-таки от читателей и исследователей), но и в постоянном возобновлении. Разрушительнее всего для классических шедевров – равнодушие, забвение, нечтение и непереживание их заново. Само слово «культура», между прочим, восходит к слову «colere» – обрабатывать, возделывать. И подлинная культура писателя – в творческой смелости, готовности заново перепахивать пласты и житейского, и традиционно-литературного материала.
– Ну а как вы объясните тот факт, что Высоцкий стал составной частью массовой культуры, что основной контингент его поклонников – это люди, как правило, малообразованные, неспособные оценить и понять, допустим, Пастернака и Мандельштама…
– Не скажите. Еще при жизни Высоцкого его творчество высоко оценили, к примеру, такие строгие судьи, как М. В. Розанова и А. Д. Синявский, как раз весьма искушенные и в Пастернаке, и в Мандельштаме. Или вот Давид Самойлов – замечательный поэт, квалифицированный исследователь поэзии, в общем – образцовый и безупречный представитель высокой культуры, – он тоже принял поэзию Высоцкого еще в семидесятые годы и потом продолжал ее защищать от нападок. Впрочем, стоит прямо процитировать Самойлова и его глубокие мысли о ложности противопоставления элитарной и массовой культур, сформулированные как раз в разговоре о Высоцком: «Не лучше ли говорить о единой национальной культуре, основанной на единстве понятий народа и творцов его искусства и философии? Есть ли разница между массовой культурой и народной?.. И еще один, последний вопрос: не является ли интеллектуализм Высоцкого принадлежностью обеих искусственно разделенных сфер духовной жизни и опровержением идеи их антагонизма?»
